ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Зима 2002/2003 № 1 (26)

ДРУГИЕ МНЕНИЯ

	ГУМАНИЗМ: ЕДИНОЕ НА ПОТРЕБУ (КРИТИЧЕСКИЕ МЫСЛИ ПО ПОВОДУ СТАТЬИ Е. ГЛУШАКОВА)
	Валерий Кувакин

Обратите внимание на первый же подзаголовок: «Истоки гуманизма». После этого сразу идёт речь о божественной любви, Эдеме, сотворении человека… Приём, который скорее всего бессознательно использует верующий при разговоре о предметах веры с любым и каждым, в том числе и с неверующим, состоит в потрясающем умолчании о предпосылках. О чём здесь умалчивается? О многом. Во-первых, о том, почему исток гуманизма мгновенно перебрасывается в область божественного, Эдема и т. д.? В этом прыжке – вся «логика» религиозного сознания. Но мы знаем, что в реальной жизни, а не в мистическом опыте, всякий разговор, всякое доказательство начинается с чего-то очевидного, или даже самоочевидного. Гуманизм (гуманность) – это что-то очевидное, если мы видим добрый поступок человека. Очевиден и человек. Мы знаем, что такие существа обитают на планете и что мы сами принадлежим к этому роду существ. Здесь ничего доказывать не надо. Всё и так ясно. Ведь природа, надо сказать, не мистична, она – атеистка и предстает перед нами, открытая для познания и действия. Она предельно очевидна («никакой от века загадки нет и не было у ней» – Ф. Тютчев), хотя и бесконечно глубока и богата. Если обратить внимание религиозного человека на то, что он начинает далеко не с очевидного, по меньшей мере для неверующих, то ответом на это будет указание на веру. При этом, не исключено, будет указано на всеобщность веры, на то, что и атеист тоже верующий, только он верит в то, что бога нет.

Хочу сразу сказать, что суждение это – несостоятельно. Вера, точнее способность верить, действительно, реальная, практически всеобщая, т. е. присущая всем людям способность. Но качество веры, как и её основа, могут быть самыми разными, и, главное, её предмет не обязательно должен существовать в действительности. Люди могут верить в то, что завтра наступит день, или в то, что у всех людей есть ангелы-хранители…

Качество веры зависит от её основания. Грубо говоря, вера бывает двух видов: основанная на знании, в том числе и на научном, и на желании, на потребности в том, чтобы предмет веры существовал. Специфическим подвидом последнего вида веры является вера религиозная. Формально она, как говорят, основана на откровении. Для христиан таким откровением является Библия, которую объявляют богодухновенной, благой вестью [от Бога] и т. п. Вера здесь практически целиком основана не на очевидных, доступных проверке и исследованию фактах и явлениях, а именно на жажде или потребности, и обещает эта вера нечто такое, перед чем всё окружающее, вся Вселенная становится какой-то мелочью, чепухой. Знание здесь оказывается даже не нужным. Причём здесь оно, когда у меня захватывает дух от одной только мысли о вечном блаженстве и бессмертии?!…

В религиозной вере есть «высшая» (т. е. потусторонняя) прагматика, которая, правда, не содержит в себе никакого реального знания, кроме внутреннего религиозно-мистического опыта. Но этот опыт исключительно субъективен, не имеет никакого отношения к миру, который дан нам в обычной земной жизни и который осваивается и обживается нами с помощью науки и технологий, общечеловеческих норм морали, права или общения.

Вера и мистический опыт – дело сугубо личное и непередаваемое в буквальном, т. е. в содержательном и сущностном смысле, в отличие от опыта, например, научного ¹. Мистические «знания» рассыпаются в прах, как только мы принимаем их всерьёз и буквально, как только мы соотносим их с действительностью. Самый простой пример – чудеса, о которых говорится в Библии. Другой пример – невозможность целиком следовать библейским заповедям. Если им следовать, то мы – неизбежно – превратимся в юродивых, «безумных в Боге». Но в подавляющем большинстве верующие не настолько безумны, чтобы юродствовать. Что-то (скорее всего естественный инстинкт выживания в этом мире) заставляет верующего вести двойную жизнь, в конечном счёте, фальшивую, двусмысленную. (Но это его проблемы, его, как говорят, трудности, которые верующий решает обычно самым простым способом: зачем думать, зачем задавать себе такие трудные, может быть даже мучительные вопросы?..) С облегчением он признает свою реальную земную жизнь, которая, как ни крути, совсем не свята и не может быть святой, – грешной, а себя – слабым. Иначе и не выжить, «никаких нервов не хватит».

Сказанное – это общее, так сказать методологическое и психологическое введение к моим замечаниям, имеющим целью обратить внимание именно на «безосновность», проще, на необоснованность начала разговора Е. Глушакова о гуманизме. Всё с самого начала повисает в воздухе. Ну что же, висит так висит.

Но что конкретно зависает в этом тексте, основанном (извините за каламбур) на ничем не обоснованной вере? Ничего по существу дела.

Самое, пожалуй, очевидное – это пессимизм и какие-то не очень приятные с моральной точки зрения попытки «ущипнуть» и «уколоть» человека гуманистического мировоззрения, мелкие подтасовки, стремление принизить ценности нерелигиозного сознания и т. д.

Начнём по порядку выковыривать из текста вещи, прямо скажу, неприемлемые для современного цивилизованного человека. «Своего первенца, – пишет Е. Глушаков, – Он [Бог] поместил в Эдеме, и… отдал под его власть всю тварь, населяющую землю». Не лучшее решение. Реальная ситуация, в которой оказалось человечество и среда обитания, свидетельствует о том, что «властное» отношение человека по отношению к живой и неживой природе изжило себя и является ложным, если не прямо опасным для людей и среды обитания. Вывод: во-первых, должное отношение между человеком и миром – это отношения партнёрства и соблюдения определённых экологических норм, во-вторых, библейская догма о власти человека над всякой «тварью» безнадежно устарела и не стыкуется с действительностью. В этом же месте текста есть очевидная логическая «загогулина». Автор пишет: «О любовном отношении Творца к человеку свидетельствует и то, что Своего первенца Он поместил в Эдеме, и то, что отдал под его власть всю тварь, населяющую землю. Вот почему все, кто любит человека, верующие и неверующие, только соучастники Божественной любви к нему. А поскольку созданы мы по образу и подобию Божиему, то нашу любовь к человеку нужно рассматривать как ступень на пути к высшей любви, ибо, возлюбив подобие, мы, зачастую и не подозревая об этом, начинаем любить и невидимый Оригинал, т. е. Господа Бога. Придти же к высшей любви, минуя низшую – гуманизм, невозможно». Здесь, что ни пассаж, то алогизм. Почему о любви Бога ко мне свидетельствует тот факт, что Он отдал мне во власть «всю тварь, населяющую землю»? Как связаны власть и любовь? Да никак, если не отрицательно. Слова Е. Глушакова – лишь свидетельство «рабовладельческого» понимания Бога и любви: я у Него – раб, но он мне даёт землю во власть, значит – любит, если делает при этом всю землю подвластной мне. Просто варварская логика и психология. А далее – разговоры о «высшей» и «низшей» любви. Низшая связана с гуманизмом, высшая – не с любовью к человеку, а к Богу. Таков логический произвол религиозного сознания, отягощённого неизбежным принижением человека. Алогизмов в статье Е. Глушакова хоть пруд пруди. Ниже он приводит слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Эта максима явно не вяжется с вышеприведенными суждениями автора.

Если сузить угол анализа текста до трактовки Е. Глушаковым гуманизма, то тогда нужно обратить внимание на заявление о второсортности светского гуманизма по сравнению с религиозным, поскольку первый ограничивается «материалистическом взглядом на человека», смотрит на него «как на этап эволюции живых организмов». Почему научная эволюционная точка зрения на развитие мира и человека ущербна – это, конечно, не доказывается, поскольку предполагается, что Бог в любом случае превыше всего. В свое время В. Розанов написал статью «Об Иисусе Сладчайшем и горьких плодах мира сего». Я бы уточнил: мир обесценился не тогда, когда пришёл Христос и начал учить не любить мир и того, что в мире, а когда человеку пришла в голову идея поклониться чему-то измышлённому, но «более высокому», чем мир и человек в нём. Так началась эра духовного рабства и брезгливого отношения к миру, названному «падшим». Изнанка религиозной веры – презрение к миру, вырастающее из бесплодного утопического мечтания о высшем и потустороннем.

Консерватизм религиозного взгляда на мир сплошь и рядом оборачивается реакционностью или просто вздором. Чего стоят только нападки на научно-технический прогресс и, в частности, на медицину! По словам Е. Глушакова, «развитие медицинской науки уравновешивается и сводится на нет легионами прогрессирующей нечисти». То, что это не так, легко показать, обратив внимание на победу медициной тех страшных болезней, которые косили население Европы каких-нибудь 200 лет тому назад. Да и большинство из нас, представив мысленно свою историю болезней, не смогут не согласиться с тем, что, родись они в веке XVII – XVIII, едва ли дожили бы до своих сегодняшних лет. Вряд ли Е. Глушаков не знает, что продолжительность жизни человека увеличилась за это время в 2 – 3 раза. И это – не милость Божья, а достижения человеческого разума, рук его и воли к жизни на этой земле.

На несуразицы в статье Е. Глушакова можно указывать без конца. По сути, автор рассуждает совсем не по-христиански, т. е. смиренно, по-голубиному и с чистым сердцем, а всё время склоняется к каким-то подтасовкам, маскируясь цитатами из Библии, которые остаются лежать в тексте, как валуны, не имеющие отношения к реальной жизни. Вся статья – какая-то уклончивая в смысле логики и мелочная в смысле психологии, а порой просто до невероятности наивная, если не сказать нелепая. Например: «Светский гуманизм не позаботится об изобилии благ для преступника. Разве что примет участие в передачах – тёплые вещи, продукты. Максимум – похлопочет об уменьшении срока или, скажем, замене смертной казни продолжительной отсидкой… Об ином отношении к преступнику свидетельствует Евангелие. Достаточно чистосердечного покаяния и обращения к истинной вере, как любое злодеяние будет сейчас же покрыто». Что значит «покрыто»? Заключённый будет согрет и сыт, ему заменят смертную казнь «продолжительной отсидкой», будут уважаться и защищены его права?.. И всё это – в момент и после покаяния и обращения?.. Честное слово, просто смешно читать такие вещи. Здесь авторская вера и психология приближается к юродству. И после этого автор снова и снова «щиплет» гуманизм: и плоды-то его скудные, и гуманист о своей выгоде не забудет (недостаточно жертвенен), и просто корыстен, не чужд наживе, «и усилия его – усилия слабого тленного человека, каковым он себя и мыслит».

И разве не фарисейской можно назвать позицию автора, когда после всех наскоков на светский гуманизм он пишет: «Светский гуманист обвиняет в несправедливости "плохих" иначе мыслящих людей, верующий – только себя и только в себе ищет возможность эту несправедливость устранить. Позиция светского гуманиста – наказание с назиданием, христианского – покаяние с прощением и любовью». О гордости смиренных писал ещё Н. Бердяев. Не уменьшается эта гордость со временем, но выглядит всё более и более ветхой.

Гуманизм – это развивающийся феномен культуры, развивающееся мировоззрение, поскольку опирается на ищущий разум, науку, здравый смысл и выработанные человечеством общие фундаментальные нормы жизни. Современный гуманизм ничего и никому не афиширует и – в отличие от всякого рода церквей – не навязывает себя. Он предлагает человеку взять на самого себя ответственность за себя, своих ближних, за общество и среду обитания. Он делает это с помощью разума, основываясь на современных общечеловеческих житейских нормах и ценностях.

В заключении Е. Глушаков пишет о том, что есть у религиозного гуманизма высота, на которую гуманизм светский едва ли способен подняться. Да, светскому гуманизму, будем надеяться, никогда не подняться на ту «высоту», на которую «поднят» (?) гуманизм религиозный. Эта «нравственная вершина» – «Возлюби врага своего». И это говорится вот уже третье тысячелетие, несмотря на то, что вся история христианства (за исключением жизни горстки юродивых) просто переполнена противоположным: гонениями еретиков, иноверцев, неверующих, «ведьм» и «колдунов»… «Возлюби врага своего…» Видимо, это всегда имелось в виду, когда церковь благословляла людей на войну, когда РПЦ призывала молиться за Сталина, когда сегодня попы окропляют БТРы в Чечне…

Нет необходимости любить врагов своих. Есть необходимость искать компромиссы, мир и согласие. Есть необходимость изгонять из жизни людей насилие и культивировать терпимость, симпатию и уважение человека к человеку. Это, конечно, не «апофеоз» гуманизма. Это – нелёгкий и незаметный, благородный и реалистичный труд разума, сердца и доброй воли обыкновенных, но оптимистичных людей, любящих жизнь и стремящихся изменить её к лучшему.

Что же касается религиозного гуманизма, то это явление замечательное и вполне естественное. Поскольку не все верующие юродствуют. Те из них, которые живут умом и добром, те и есть гуманисты. Их моления о спасении и вечной жизни суть дело их личной жизни и совести, на которую никому нет права посягать. Но христианский гуманист – не беглец. Он живет не только в мире своей веры, но и в мире разума, в том земном мире, который он и стремится улучшить. И здесь мы союзники и друзья. Ведь мир этот – один на всех, неделимый, но бесконечно богатый и прекрасный, удивительный и неповторимый. Пусть «нищие благовествуют», а не нищие – живут по-человечески, защищая и укрепляя вечные ценности истины, добра, справедливости и красоты.

И последнее. Гуманизм – это такое же неделимое явление, как и человечность. Почему? Потому, что он исходит из того в человеке, что первичнее всякой религии, национальности, возраста, пола, социального положения и культурной ниши. Гуманизм говорит: прежде всего ты – человек. Все остальное – потом: твоя вера, профессия, политические взгляды, пол, благосостояние и т. д. Но если гуманизм в корне, в сути своей един, то люди – разные. Поэтому выражения «светский гуманизм» или «религиозный гуманизм» не точны. Просто это означает, что гуманизм светского человека (неверующего) отличается от гуманизма верующего не тем, что у них разные гуманизмы, а тем, что у них добавлено к гуманизму что-то разное. В чём-то это осложняет жизнь людей, в чём-то украшает. Во всяком случае в этом нет ничего страшного. Напротив, жизнь от этого богаче и разнообразнее, а человек – неповторимее и интереснее.

¹ Тысячелетиями многие поколения математиков передают своим ученикам содержание, скажем, теоремы Пифагора. Если те её понимают правильно, то понимают точно так же, как их учителя – никакие искажения в содержании немыслимы. Знание – транссубъективно, поскольку в нём отражается объективная действительность. Но, скажем, монах передать свой опыт общения с Богом во время молитвы никогда не сможет. Рассказать о нём – может, передать – нет. Самое большее, что он сможет – это «заразить» другого аналогичным психологическим состоянием. Но это дело отнюдь не мистическое.