Содержание сайта =>> Атеизм =>> Религия, общество, государство |
Ежедневная электронная газета «YTPO RU»,
4 февраля 2002, http://www.utro.ru/articles/2002020401242259805.shtml (часть I)
5 февраля 2002, http://www.utro.ru/articles/2002020502084060067.shtml (часть II)
Иерархи жаждут монополии
Сергей ЭДУАРДОВ
– Ты мне про попов лучше не напоминай…
То есть таких дураков, как ваши попы, нету других на свете.
По секрету скажу тебе, срам, а не попы.
– Да уволь ты их, Господи, вчистую! Чем дармоедов-то Тебе кормить?
– Жалко, вот в чём штука-то.
М. Булгаков, «Белая гвардия»
Православие нынче в моде. Публичные политики и государственные мужи, выросшие в безбожии, чудесным образом оказались в стаде послушных агнцев Христовых. Даже коммунисты, презрев ленинскую заповедь «не заигрывать с боженькой», осеняют себя крестным знамением. В такой атмосфере иерархи Русской Православной Церкви обрели уверенность и диктуют уже как жить и что делать, не только пастве своей, но и обществу в целом.
Планы большие: сформировать законодательные и институциональные механизмы непосредственного влияния Церкви на государственную политику, оградить неразумных мирян от тлетворного влияния бесовского Запада, создать на бюджетные деньги, но при РПЦ мощный медиа-холдинг и утвердиться на государственных телеканалах, ввести обязательное преподавание Закона Божия в школах, наводнить Вооруженные Силы православными политруками, получить налоговые и прочие льготы для православного бизнеса (как тут не помянуть такое безусловно богоугодное занятие как беспошлинная табачно-водочная торговля), вернуть отобранную большевиками собственность, и т. д., и т. п.
Конечно, некоторые из этих планов не всегда заявляются прямо и лапидарно на уровне высших церковных сановников, но что
у последних на уме, то у святых отцов рангом пониже на языке. Скажем, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II
публично ратует только за преподавание школьникам «Основ православной культуры» (против чего не может быть возражений),
а председатель Издательского совета РПЦ протоирей Владимир Соловьев вынужден, в частности, разъяснять, что Церковь
не претендует на
Хорошо, что коммунисты тоже теперь стали православными, а то ведь и они претендуют на 30 % телеэфира в
соответствии с долей своих избирателей:
Здесь уже затрагиваются такие краеугольные основы современного общества как отделение церкви от государства и свобода совести, и переходя к этим вопросам, мы не сможем обойтись без обильного цитирования. Для человека религиозного та истина, в которую он верует, едина и универсальна (конкретна, как сказали бы диалектические материалисты), поэтому стремление к узурпации права на истину, вообще говоря, естественно. Но сам Господь даровал человеку свободу воли. Защищая свободу совести индивидуума, не связанное с конкретной церковью государство разве нарушает замысел Творца?
Само появление светского государства РПЦ трактует как деградацию в обществе духовных начал, признавая принцип отделения церкви от государства только в качестве вынужденной необходимости. В основополагающем документе «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», принятом Архиерейским Собором в августе 2000 года, говорится: «Государство как необходимый элемент жизни в испорченном грехом мире… благословляется Богом. В то же время необходимость государства вытекает не непосредственно из воли Божией о первозданном Адаме, но из последствий грехопадения и из согласия действий по ограничению господства греха в мире с Его волей»; поэтому государство «не вправе абсолютизировать себя, расширяя свои границы до полной автономии от Бога». Позвольте, однако, полюбопытствовать: недопустима автономия от какого Бога? – Святой Троицы? Аллаха? Будды? Или «неавтономное» государство многоконфессионального общества призвано служить всем богам одновременно? Но ведь приближение к Аллаху есть неподчинение Христу, а как указывают нам в «Основах…», «в той степени, в какой мир не подчиняется Богу, он подчиняется сатане».
Далее в документе фактически излагается претензия на обретение РПЦ статуса государственной (или полугосударственной) церкви. Правда, святые отцы пока только мечтают об «идеальной форме взаимоотношений между Церковью и государством», которая возможна лишь «в государстве, признающем Православную Церковь величайшей народной святыней, – иными словами, в государстве православном», но не теряют надежды на «такое духовное возрождение общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной».
Предел мечтаний наших иерархов – теократия. В современном понимании это, как известно, «форма правления, при которой глава государства является одновременно его религиозным главой» (БЭС, М. 1999, с. 1192). Однако этимология данного термина означает богоправление. В ветхозаветную эпоху судей, на которую ссылаются церковники при толковании теократии как высшей формы общественного устройства, судьи были не просто правителями Израиля, но пророками, осуществлявшими власть по прямому Божиему благословению и указаниям. Когда евреи стали требовать у состарившегося Самуила, последнего из судей, поставить над ними «обычного» царя, «сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 кн. Царств, 8, 7). Поэтому нельзя, конечно, не согласиться с тем, что, как подчеркивается в «Основах социальной концепции», «переход от судейства к монархии свидетельствовал об ослаблении веры, отчего и возникла потребность заменить Царя Незримого царем видимым». Однако о каком гипотетическом восстановлении богоправления идёт речь ныне? При всём уважении к Алексию II и его сану имеются большие сомнения насчёт наличия у него непосредственного диалога с Господом.
Между тем указанный сюжет из Священного Писания используется также для обоснования богоданности монархии (поскольку Самуил помазал на царство Саула по повелению Божию) и её преимущества над демократией как общественным строем, не получившим Божественной санкции. Послушаем председателя ОВЦС, митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла: «С религиозной точки зрения, высшей формой государственного правления является теократия, но, снисходя к понижению в народе религиозного чувства, Бог дарует ему монархию. Другими словами, монархия, уступая теократии в плане религиозной ценности, тем не менее является богоустановленным учреждением. В Библии ни слова не говорится о демократии и парламентаризме, поэтому, в отличие от монархии, парламентаризм не является богоустановленной формой правления. А значит, в религиозном смысле монархия выше парламентаризма».
Что ж, во всяком случае откровенно. По крайней мере, теперь понятно, откуда у наших святых отцов такая стойкая
неприязнь ко всему, что связано с демократией и свободой. Странно только, что искушенные в теологии мужи упускают из
виду то обстоятельство, что Господь санкционировал не просто монархию, но именно ту власть, которую хотел иметь сам
народ. А других форм правления народ тогда не знал. Не правильней ли будет сказать, что богоугодным является
любое общественное устройство, установленное в соответствии с изъявлением народной воли? Если же мы обратимся
к Новому Завету, то обнаружим у апостола Павла ещё более «крамольное» утверждение:
Можно, между прочим, вспомнить и знаменитое изречение, исходящее из уст самого Господа: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Матфей, 15, 21). Это ведь не только к вопросу налогообложения (в связи с которым сие было сказано) относится. Однако, вынужденно признавая «известное разделение сфер компетенции Церкви и власти, невмешательство их во внутренние дела друг друга», вытекающее из принципа светскости государства, РПЦ усматривает в практическом воплощении данного принципа попытки «вытеснения религии из всех сфер жизни народа, отстранения религиозных объединений от участия в решении общественно значимых задач, лишения их права давать оценку действиям властей». А по мнению митрополита Кирилла, «принцип отделения Церкви от государства трансформируется в принцип некоей социальной сегрегации Церкви, в своего рода политику апартеида по отношению к верующим».
Под стоны об ущемлении прав верующих РПЦ на деле претендует на идеологическую монополию и устранение при помощи государства со своей «канонической территории» инакомыслящих конкурентов. Втолковывать новоявленным отцам Звездониям о свободе совести и вовсе бесполезно. «Появление принципа свободы совести – свидетельство того, что в современном мире религия из "общего дела" превращается в "частное дело" человека. Сам по себе этот процесс свидетельствует о распаде системы духовных ценностей… Свобода совести окончательно превращает государство в исключительно земной институт, не связывающий себя религиозными обязательствами. Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом», – говорится в «Основах социальной концепции…». Заниматься «общим делом» в лоне собственно Православной Церкв и её иерархам отнюдь не представляется достаточным – им непременно требуется подмять под себя государство.
Безусловно, любая Церковь не может не стремиться к расширению своих пределов. Но автономия светского государства препятствует экспансии «общего дела» церковной организации за её пределы и административно-принудительному распространению соответствующих обязанностей на всё общество. Именно это не нравится сановникам РПЦ в их неустанных заботах по ограничению частной свободы. Сама же священная борьба за идеологическую гегемонию ведётся под лозунгом возрождения «духовности».
«Наш народ
Между тем «традиционные духовно-нравственные ценности» в их церковной трактовке противопоставляются иерархами РПЦ ценностям либеральным как секулярным и греховным. В отличие от западного индивидуализма с его стремлением к «внешней свободе и земному благополучию», «традиционные ценности» русского народа включают в указанной трактовке не только собственно «верность в служении Богу и Истине Его», но и дежурный набор патриотических клише, перечень коих по существу неотличим от перечня, провозглашаемого, например, тов. Зюгановым: соборность, «идеалы самоограничения, приоритета духовного – над материальным, жертвенности и долга – над потребительством и эгоизмом, любви и справедливости – над правом сильного». В общем, набор всех тех добродетелей, которых вроде как лишен совращенный сатаной западный обыватель и которые, надо полагать, с лихвой возмещают русскому человеку мнимый недостаток у него стремления к внешней свободе.
Неприятие бесовского либерализма не ограничивается национальными рамками. По мысли митрополита Кирилла, высказанной, в частности, на недавних слушаниях в Госдуме, «либеральная традиция, под знаком которой формировалась западная цивилизация, никак не коррелирует с религиозными традициями православия, ислама, иудаизма, буддизма», поэтому западная культурно-цивилизационная модель не может быть признана «универсальной и предназначенной стать фундаментом мировой интеграции».
Здесь мы вынуждены привести также обширную выжимку из выступления митрополита Кирилла на VI Всемирном Русском Народном Соборе в декабре прошлого года. Начав с безоговорочного осуждения террористических актов 11 сентября в США, митрополит продолжил: «Террористы решили продемонстрировать миру намерение вступить в противоборство с западной цивилизационной моделью… В мире наблюдается экспансия секулярного либерального гуманизма – идеологии, основанной на приоритете земных интересов грешного человека над верой…»; при этом следует говорить не о столкновении христианской и исламской цивилизаций, а «о конфликте традиционных ценностей, в том числе религиозных, с секулярно-гуманистическими… Верующий человек стремится всеми силами оградить своих близких и свой народ от греха вероотступничества, даже если это противоречит гуманистическим идеалам "прав и свобод"… Нерелигиозный, деидеологизированный либеральный стандарт предлагается мировому сообществу в качестве универсального образца устроения жизни государства и человека. Однако многие народы стремятся отстоять право на собственный традиционный уклад… Чтобы предотвратить конфликт цивилизаций, следует переустроить мировой порядок таким образом, чтобы каждый народ получил возможность свободно развиваться в рамках собственной культурно-исторической и религиозной традиции… Международное право и межгосударственные организации должны принимать во внимание реальное мировоззренческое многообразие человечества».
Нетрудно увидеть, что за тривиальными рассуждениями о многоукладности мира кроется прежде всего почти физиологическое отвращение к либерально-гуманистическим идеалам. Но главный интерес представляет не эта болезненная реакция. Из подобных рассуждений следует, что не только права человека, зафиксированные в международных договорах, не являются, оказывается, универсальными ценностями, но таковых ценностей не существует вовсе. Единственно существующая универсалия – это право на уникальный традиционный уклад, не искаженный какими бы то ни было универсалиями. Именно данный вывод, с очевидностью вытекающий из приведенных рассуждений, кажется поразительным, ибо признание мировоззренческого многообразия – сущая ересь для адепта монотеистической религии. Вот ведь и сам митрополит Кирилл, выступая в стенах Госдумы, внушал депутатам: «Слово Божие научает нас, что христианство – универсальная религия, обращенная ко всем людям вне зависимости от их национальности».
Можно, правда, возразить, что митрополит призывает лишь учитывать реальное мировоззренческое многообразие в мире. Но отчего же тогда столь рьяное отстаивание права на культурно-идеологическую обособленность (что всё равно кажется странным для проповедника) выказывается только на глобальной арене, а на отечественных подмостках делается попытка разыграть иной сценарий? Впрочем, следует признать, что претензии РПЦ на своё фактическое огосударствление и устроение российского общества в соответствии с «православным идеологизированным антилиберальным стандартом» тоже не абсолютны. Будем справедливы к нашим святым отцам – они заявляют свои монопольные права почти исключительно на славянские души, однако эти права заявляются ими предельно жестко.
«Русский человек, – по словам митрополита Кирилла, – православный по рождению, и обращение его в другую веру есть преступный прозелитизм». Сколь старательно Православная Церковь рисует себя защитницей права народов на религиозное самоопределение (и вновь воскликнем: не странно ли? – Христос не делил своих чад по «пятому пункту»), столь неутомимо хлопочет она о лишении такого права индивидуума, рожденного на просторах бывшей Империи славянином. Христианские ценности оказываются на практике не такими уж универсальными. РПЦ не ставит перед собой задачу обращения в веру Христову российских мусульман, иудеев или буддистов. В то же время и все гневные причитания православных иерархов по поводу угроз прозелитизма неизменно относятся только к западным христианским конфессиям, а также к раскольническим православным церквям и сектам.
Западные братья во Христе оказываются самыми злейшими врагами. С последователями Магомета Алексий II не считает зазорным быть на дружеской ноге, тогда как просто встретиться с Римским Папой противно его убеждениям. Дело, выходит, не только в секулярном либерализме-гуманизме, но в тотальном неприятии западной цивилизации.
К сказанному стоит добавить то и дело проявляющиеся у РПЦ симптомы
Если бы КПРФ победила на президентских выборах 1996 года, то к началу нового тысячелетия с коммунистической идеей в России наверняка было бы покончено – столь легко просчитывался оглушительный провал этого несостоявшегося правления. При нынешнем положении дел в верхних эшелонах Российской Православной Церкви обретение её иерархами вожделенной идеологической монополии могло бы нанести такой удар по православию, по сравнению с которым 74 года существования богоборческого государства показались бы «золотым веком». Стоит ли пробовать?