ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛЬНОСТЬ,
или Социальность рациональная
и «зоологическая»
|
Содержание сайта =>> Российское гуманистическое общество =>> «Здравый смысл» =>> 2004, № 2 (31) |
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2004 № 2 (31)
ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ
|
ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛЬНОСТЬ, |
|
Социальность, говоря в самом общем виде, – это предрасположенность и способность индивидов к совместному существованию, обусловленная невозможностью выживать во внешнем мире поодиночке.
Существуют в современном человеке два типа социальности, во многом сходные и как бы «страхующие» друг друга, но во многом и противоположные друг другу, даже в некоторых случаях взаимоисключающие. Это:
(1) общая у человека с другими животными инстинктивная, или «зоологическая», социальность (грубо говоря, «стадность», «стайность»);
(2) специфически человеческая «рациональная», юридическая или гуманная (собственно «социальность»).
Некоторое представление о различии этих типов имеет каждый культурный человек. (Это выражается и в оценочном «стадность» вместо «социальность», хотя ясно, что
стадность – тоже социальность.) Однако без их чёткого и последовательного «разведения» сама категория социальности, на мой взгляд, остаётся слишком неопределённой и в
нашу (лучше сказать, грядущую, только начинающуюся) космополитическую и правовую эру способна скорее запутывать, чем
|
(1) «Зоологическая социальность», или стадность |
(2) «Рациональная», или гуманная социальность |
|
■ Это инстинкт, позволяющий ещё малоразумным людям то, без чего им не выжить, – существовать совместно. Ощущение себя подчинённой частью общественного целого (социума), именно частью «мы», «своих», «наших». Ощущение себя сильным – этой принадлежностью. Готовность поступиться своими интересами и потребовать того же от другого. Это инстинкт не только объединяющий, но и разделяющий, обособляющий: ни одно из тех ограничений (так называемых нравственных), которые социальный инстинкт накладывает на эгоизм индивида по отношению к социуму и (постольку!) к другим его членам, не распространяется за его пределы. Больше того, у «животного человека» – как и у некоторых других животных, например крыс – его социум определённо и явно агрессивен ко всем другим социумам, – «чужим», «не нашим». (Жертвы социального инстинкта человека исчисляются многими миллионами его «особей».) |
■ Это предрасположенность, естественно возникающая на определённом уровне развития разума в человеке, как неизбежное осознание объективности существования других людей с их собственными интересами и необходимости общежития: едва ли не то же, что правосознание. То есть сознание своих и чужих одинаковых от природы прав в их логической согласованности. Любые права в социуме человеку гарантирует организованный социум, государство, и потому даже в лучших древних правовых системах они распространялись лишь на его членов (граждан). Откуда «правомочный» – то же, что «гражданин». Однако в этом архаизме повинен «зоологический» ещё тип социальности; само же правосознание, как сознание прав естественных – дарованных каждому естеством – государственных границ не ощущает. «Гражданством» как полнотой прав наделяет человека сама принадлежность к роду человеческому. Правосознание космополитично. |
■ Власть, скрепляющая социум (в том числе власть традиции, но это тема особая), – сакральна, свята. Мы ей обязаны тем, что мы есть. Тем самым она мудра и праведна: от «всякая власть от Бога» (плохой власти не бывает, за исключением слабой, то есть не власти) до «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Древние это обнаруживали непосредственно: их фараоны были и богами; позже «наш» Бог стал надстраивать и завершать пирамиду власти социума («царь и Бог»). Чудовищные тоталитарные – сверхсоциальные – режимы могли и отметать Бога – но потому, что сами были квазирелигиозными. Даже руководство трудовых коллективов не считает себя чуждым воспитательных функций и требует к себе особого рода уважения, подобия религиозной любви. |
■ Социум – это все другие и я, объединённые задачей выжить. Меньше всего социум для меня есть его власть. То есть власть – только механизм, который поставлен нами же нам на службу, и – так как всякий механизм есть источник повышенной опасности – мы его постоянно проверяем на соответствие (компетентность и добрую волю). Посягательства власти на «божественность» – на авторитет сверх делового, на право давать мне мировоззрение, претензии на мои почтение и любовь и т. п. – с точки зрения рациональной социальности отвратительны, смешны и глупы. Социум подобен трудовому коллективу. Рациональное разделение функций в коллективе необходимо, но административные функции не выше прочих, и авторитет администратора – того же рода, что и репутация любого иного специалиста. |
|
■ Патриотизм – наш долг перед социумом – есть, ближайшим образом, долг перед нашей властью. Патриотизм, так понятый, есть мир внутри (социума) и война наружу, это комплот против всего человечества. Мы говорим «наша земля», но имеем в виду территорию власти, то есть саму нашу власть. «За Бога, царя и отечество» – это не три субстанции, а одна: отечество – божественность власти. Чужая власть может быть куда человечнее к нам, чем наша собственная; она может оставить нас на нашей земле, а своя власть может её у нас отобрать – и при этом своя власть по определению патриотична, если только достаточно сильна, чтобы уметь отстоять себя, – а супостаты остаются супостатами. «Родина» – от «род» (именно «отечество»), – социум, кровной частью которого я являюсь. |
■ Если понимать патриотизм не как стадную агрессивность и не как коллективный эгоизм, а «Родина» – «где я родился», и с чем, соответственно, так или иначе душевно связан. |
|
■ …На стороне сильного. Всякую неудачливость зоосоциальность презирает и боится её, как заразы. А неудачника, ослабевшего, старается «заклевать» (термин, понятный наблюдавшим за жизнью стайных птиц). Несчастный тем самым виноват («несчастный» – ругательство). Так социум уничтожает в себе свои больные члены. Впрочем, это касается социальности дикой, девственной, уж чисто инстинктивной. Ныне таковая проявляется лишь в рефлексах (насмешках над проигрывающими, симпатиях к выигрывающим) и только изредка, в провоцирующих обстоятельствах, в действиях (бессмысленно-жестоких коллективных расправах над попавшими в беду беззащитными одиночками). Социальность же в цивилизованном варианте коллективизма – когда установлено, что ни один «свой» не может быть извергнут, что все в связке – это и взаимовыручка. Но и тут в «каждом» выручают не персонально его, а исключительно «всех». Чтобы у коллектива были, так сказать, должные «показатели», в нём уже не заклёвывают (раз это воспрещается), а «подтягивают» отстающих. Но вот если «отстающий» просто не хочет идти туда, куда идут все, тогда… |
■ …Помнит о слабом, ослабевшем. Идея социальной страховки – столь же «родная» для рациональной социальности, как и идея права. Ведь здравый смысл не может никого винить в том, в чём нет его собственной вины – в несчастной случайности – значит, помощь только справедлива. (Что такое «неудачник»? Не похоже ли, что это – человек, который по своим способностям и предпринятым трудам заслуживает большего, чем то, что получил; что справедливости в отношении него воспрепятствовал случай? А раз так, то, может быть, это слово доброе? Мы бы хотели, произнося его, чтобы справедливость восторжествовала, и уж никак не осудить?.. Для гуманного человека так оно и было бы, если бы слово не было рождено зоологической, ненавидящей слабость, социальностью.) И эта страховка слабого – не взаимовыручка (как в коллективизме), это просто – выручка. Цель благополучия социального целого, например государства, гуманитарной помощью не преследуется, всякая такая помощь с экономической точки зрения – чистый расход. Правда, только с экономической или животной, зоосоциальной. С рациональной – вопреки принятому мнению – иначе. Ведь жить в мире, не знающем жалости, для человека человечного невозможно… |
|
■ Нравственность – не доброта (то есть столько же доброта, сколько и жестокость), – это правила, традиции (передаваемые не сознанием, а навыком), то, чему следуют все (социум), а потому и я. Но одной силы привычки и знакомых ориентиров мало, нужно ещё принуждение власти; власть отвечает за нравственность и составляет её душу. Авторитарная нравственность – та же зоосоциальность. |
■ Социальность сверх пределов правосознания – то есть сверх формального – это человечность, гуманность. Собственно, это уже именно не «социальность», ибо сострадать и думать (думать, как помочь другому в его беде) – это способности исключительно индивидуальные. Тому не нужны традиции, заповеди, коллективные ориентиры, не нужны «нравственные устои» – необсуждаемые твёрдые установки, – у кого есть ум и доброта. |
|
■ Когда социальный организм, община или государство, слабеет, выступают во всей своей неприглядности частные эгоизмы его членов. Тогда власть, это воплощение силы
и здоровья социума, перестают уважать (бояться), так что даже самые жестокие демонстрации её возможностей никого не убеждают, а только злят; мораль, как
добровольно-принудительная подчинённость принципам социума вопреки личной корысти, развеивается, и в каждом просыпается мародёр, стремящийся обогнать других мародёров в
урывании |
■ Когда разум демонстрирует человеку равноправность его и чужих Я, социальные скрепы становятся излишними и даже мешающими. Эпохи общего энтузиазма, когда коллективистские (сверхсоциальные) настроения на подъёме – не слишком благоприятны для расцвета личности, царство которой «не от мира сего», которой нечего для себя ждать от власти и общего мнения, кроме того только, чтобы они не вмешивались и не навязывали ей своих «идеалов». Её нравственность (точнее, человечность) – не ради социального целого, а ради всякого индивидуального другого (человека). Если социальное целое и «прогнило», для личности ничего не меняется. |
|
■ …Отклоняет нестандартное как таковое, агрессивно к нему. Само зло зоосоциальность назвала «преступлением» – выходом за черту принятого, стандартного. Нестандартность от которой уж вовсе не видно никакого зла другим – включая необычную доброту, – карается, как минимум, презрением. Сами вкусы стандартизируются (традиции, моды). |
■ …Не нападает, но обороняется – то есть воюет лишь с тем, что (кто) нападает. Нестандартное в людях для этого типа социальности – скорее святое, заповедное: личное дело, сокровенное чужой души, в которое не лезут и взглядом, не то что «в сапогах» (с поучениями). Социум – на защите личности. «О вкусах не спорят» – личное дело никогда не в общей компетенции. |
|
■ …Это идейность. |
■ …Это терпимость. |
|
■ Моё святое, моя «духовность» – это то во мне, что больше, выше меня: это моё социальное. А не будь во мне социальности, что бы могло заставить меня блюсти справедливость? «Я у себя один»… Что до моего личного, то оно – синоним корыстного или интимного в смысле стыдного. |
■ Моё святое, моя «духовность» – моё сокровенное, внесоциальное, интимное. И обратно, предельно личное – например, любовь – это святое и «духовное». Интимно сознание ценностей – самоценного для меня, ничего не обещающего моей корысти; так я блюду чужую жизнь и справедливость – как моё личное дело, мой личный интерес. «Личное» и «корыстное» – случайные синонимы. |
|
■ Всякий инстинкт рационален в неразумном существе и иррационален в разумном. Зоосоциальность иррациональна в прямом смысле слова – доводы разума, ни за, ни против, для неё не имеют силы, им она противопоставляет свое необсуждаемое-высшее, свои «святыни». И, обратно, всякое иррациональное устроение общества будет зоологически-социальным, стадным – ведь объединяющее всех в социум божество является в виде веры, а вменять веру во всеобщую обязанность можно лишь существам неразумным – стадным. Теократия – вполне точный синоним тоталитаризма. |
■ Конечно, разум может и ошибаться. Зато инстинкт не может исправлять своих ошибок. Что такое рациональное устройство общества? – Это правовое его устройство. То есть такое, которое сумеет в своих законах логически согласовать равные от природы (так называемые естественные) права каждого индивида, сведя, таким образом, регламентацию к рациональному минимуму. Между прочим, назвать «рациональным» устройством социалистическое можно лишь по смешному недомыслию. Регламентация как принцип (например, насильственное выравнивание состояний) рациональна для механизмов, но не для людей. |
|
■ «Общественное выше личного»: власть, олицетворяющая это общественное и его интересы, вправе распоряжаться всяким личным. |
■ Общечеловеческое, сознаваемое в себе каждой развитой личностью, составляет её собственный высший интерес. |
|
|
|
|