ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Осень 2007 № 4 (45)

РЕЛИГИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Евгений Кротков

Для такой постановки вопроса имеются веские основания. Противостояние тех, кто «горой стоит» за веру и тех, кто индифферентен к ней, либо относится к религии скептически, завершилось в России не фактом поражения политических сил, насаждавших безверие идеологическим террором и физическим насилием, а изощрённой мимикрией перетекшей во власть коммунистической номенклатуры и наступлением новой формы старого альянса сил на свободомыслие. В стране нарастает волна морально-психологического давления клерикальных кругов на отделённые конституционным образом от церкви сферы общественной жизни. Этому беспрецедентному процессу способствует установление эксклюзивных отношений церкви с властью и бизнесом и, как следствие, усиление её влияния в системе образования, органах культуры и даже в силовых структурах. Не обошли стороной и науку: в список «естественных» союзников, ревнителей веры – без малейших на то оснований – вносятся имена многих выдающихся представителей фундаментальной науки, т. е. той области знаний, которая веками оппонировала религии. В общественное сознание с завидной методичностью вколачивается мысль о том, что тотальное обращение народа в веру необходимо для сохранения его национальной идентичности и спасения России от вестернизации, противостояния терроризму, нравственному нигилизму etc. Нас убеждают в том, что человек, не верующий в существование Творца, неизбежно приходит к мысли о вседозволенности, и потому потенциально безнравственен, непатриотичен и бездуховен. Сегодня само понятие «духовность» оккупировано клерикальной пропагандой в такой мере, что безоговорочно отождествляется с религиозностью.

Лидеры так называемых основных религиозных конфессий заключили между собой негласный «пакт о ненападении», дабы не отвлекать силы в их «священной» борьбе за умы и сердца мирян и тех, кто ещё не обратился в их веру. Уместно заметить, что это перемирие не может не быть временным, тактическим, поскольку каждая из конфессий, в точности следуя завету её основателя, провозглашает свою веру единственно верной, а принадлежность к иной вере – едва ли не большим грехом, чем просто безверие. Феномен религиозного фундаментализма в современном мире – серьёзный аргумент в пользу данного тезиса.

Словом, формируется какая-то очередная, по сути, антинародная идеологическая диверсия. Её пароль: «истинно верующие против неверных, т. е. против неверующих и иноверцев». Мировоззренческая ориентация, обретающая статус идеологии, переходит в политическое давление, обрамлённое в своих крайностях актами вандализма и этнорелигиозного террора.

Не следует полагать, что автор ополчается на религию как таковую и намерен обелить тех, по чьей вине взрывались храмы и ломались судьбы тех, кто молился в них. Я лишь настаиваю на принципиальном – последовательном и безоговорочном – соблюдении положений Конституции РФ о свободе совести и светском характере нашего общества. Однако считаю, что правовой подход к решению обозначенной проблемы необходим, но едва ли достаточен. Не менее важно осознание обществом серьёзности проблемы, её сути и вытекающих из неё правил гражданского поведения. В этом контексте представляется необходимой разработка концепции того, что я называю мировоззренческим автономизмом, – той платформы, которая служила бы основой формирования новой, более адекватной демократическому обществу фундаментальной установки в отношениях друг к другу субъектов разной веры, а также веры и безверия как сфер гражданской и культурной жизни.

Рискну представить некоторые базовые положения этой концепции.

 Последовательное и безоговорочное соблюдение положений Конституции о светском характере нашего общества (без комментария).

 Укрепление традиций плюрализма и автономии в мировоззренческой сфере. В науке плюрализм теорий – ситуативное явление. Содержание научного текста достаточно уверенно контролируется логикой и экспериментом, поэтому рано или поздно специалисты приходят к относительному единству в своих взглядах. В мировоззренческой сфере всё обстоит иначе: сколько апостолов (эпигоны – не в счёт ), столько и Откровений, и никакая рациональная дискуссия между ними не уместна. Мировоззренческий текст, «истина» которого пытается вытеснить, аннулировать «истину» другого, уже не мировоззренческий, а идеологический феномен. На личностном, частном уровне не существует заведомого преимущества ни у одной из мировоззренческих позиций, составляющих основу веры либо безверия. Это, иначе говоря, и есть принцип свободы совести и убеждений. Все претензии на наличие сверхперсонального обязательного для всех мировоззренческого принципа – со времён кантовских «Критик» – плод либо невежества, либо лукавства: в природе человека нет ничего такого, что с необходимостью побуждало бы его ум и сердце занять именно эту, а не какую-то иную мировоззренческую позицию. Поэтому в анализе и оценке мировоззренческого выбора вообще неуместны директивные и чисто логические критерии. Понятия «истинно», «доказано», либо «ложно», «бездоказательно» не могут исчерпать существа дела, т. к. речь идёт о гораздо более сложном, практическом феномене, о предпочтениях и идеале, об опыте и традициях и т. д. Приемлемый (цивилизованный) мировоззренческий текст – не чисто теоретический дискурс, а нарратив, повествование о событиях жизни личности, подвигнувших её к тому или иному миропониманию и мирочувствованию. Пример – «Исповедь» Августина Блаженного или Льва Толстого. Представляются абсолютно бесперспективными «лобовые» дискуссии о «плюсах» и «минусах» религии либо безрелигиозного мировоззрения, христианского либо исламского мышления etc… «Бог мне судья», либо «Я перед людьми и/или за себя в ответе», – это всё, что могут сказать друг другу честные и разумные люди, и ни один из них не усомнится в безусловности личной правды другого, хотя и не сможет доказать искренности его ответа. Абстрактный рационализм в вопросах веры и безверия – доставшийся дорогой ценой и пройденный этап в эволюции европейской цивилизации.

 Отказ от мифа о генетической детерминации общественной морали какой-то одной (привилегированной) мировоззренческой позицией. Глубоко нравственным человеком может стать как верующий, к какой бы конфессии он ни принадлежал, так и неверующий. Верно и другое: нравственное оскудение и даже падение может постигнуть любого человека, с каким бы мировоззрением он ни идентифицировал своё мышление. Нравственные ценности и регулятивы, как показывают историко-культурологические исследования, имеют высокую степень сходства у разных народов, хотя их мировоззренческие функции, роли и смыслы оказываются не только существенно различными, но и, порой, противоположными. Убеждение, что общественная мораль возможна только на некой избранной (и превращенной в идеологию) мировоззренческой основе, характерно для тоталитарного общества. Однако ни падение могущественных мировых религий, ни столь же масштабных тоталитарных режимов не привели, в общем и целом, к аннигиляции морали как таковой, небо не обрушилось на землю, и жизнь продолжается.

 Утверждение и укрепление культуры толерантности во всех сферах общественной жизни, ликвидация полюсов социально-экономического бытия, снижение уровня социальной несправедливости. Понятно, что согласие, сотрудничество могут иметь место только в том случае, если у людей с разным мировоззрением, социальным положением, национальностью имеется единое пространство их жизненной активности. Ныне человечество, сполна познавшее горечь конфессиональной и национальной нетерпимости, классового эгоизма, вплотную приблизилось к усвоению общих императивов вхождения в относительно бесконфликтное будущее. Таковыми являются доступные каждому общечеловеческие (иногда их называют универсальными) ценности. И не столь уж важно, в чём философы, культурологи и теологи усматривают их источники – в антропологическом единстве человечества, адаптационных закономерностях эволюции социального бытия или в Слове, которое было у Творца. Мировоззренческая нетерпимость часто оказывается всего лишь формой проявления несогласия с углублением раскола общества на богатых и бедных, на людей титульной национальности и всех прочих, на обласканных новой властью и загнанных ею в тупик безысходности.