ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Весна 2008 № 2 (47)

УРОКИ НА ЗАВТРА

Лия Должанская
	"Дорогая
Екатерина Павловна…"* Российский политический Красный Крест и организация «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключённым»

Таким образом, мы видим, что первые двадцать лет существования советской власти (вплоть до того времени, когда все, даже потенциальные противники сталинского режима, были уничтожены и, фактически, утвердилась диктатура одного человека) в России в разные годы легально работали три организации, защищающие и помогающие осуждённым по политическим мотивам и их семьям: «Политический Красный Крест» (1918 – 1922), Бюро Уполномоченного «Польского Красного Креста» (1920 – 1937) и «Е. П. Пешкова. Помощь политическим заключённым» (ПОМПОЛИТ) (1922 – 1938). Эти организации имели разную структуру, разный статус и разные отношения со спецслужбами (карательными органами).

Права Бюро Уполномоченного Польского Красного Креста защищались Женевской конвенцией, и т. к. по характеру своей деятельности сотрудники Бюро находились в контакте с иностранным государством (обмен гражданами, помощь репрессированным католическим священникам и др.), то понятно, что контроль со стороны спецслужб был неизбежным.

Деятельность политического Красного Креста и ПОМПОЛИТа не была связана с какими-либо значительными межгосударственными акциями. Сотрудники этих организаций имели дело, в основном, с осуждёнными гражданами своей страны и их семьями (хотя на запросы Международного Комитета Красного Креста давались ответы и репрессированным иностранным подданным оказывалась помощь). Как уже говорилось выше, обе эти организации оказывали материальную помощь своим подопечным, но Московский политический Красный Крест обеспечивал и юридическую защиту их прав в ходе следствия и на суде (недаром деятели МПКК называли себя «правозаступниками», по сути, они были первыми правозащитниками в советской стране), что органы не могли не учитывать и с чем вынуждены были считаться. Понятно, что большевистская власть не могла согласиться на существование такой общественной организации, и закрытие МПКК было неизбежным ⁴¹.

Деятельность ПОМПОЛИТа – преемника ПКК – носила тот же характер, что у его предшественника, но без правозащитной функции. При этом ПОМПОЛИТ работал с разрешения ГПУ и находился под контролем ГПУ–ОГПУ–НКВД. Разрешение на свою деятельность ПОМПОЛИТ получил от спецслужб, контакт со спецслужбами позволял ему осуществлять её в рамках, дозволенных спецслужбами.

Вынужденное сотрудничество ПОМПОЛИТа с карательными органами вызывает осуждение многих противников большевистской диктатуры. У нас его деятельность вызывает удивление и уважение: эта малочисленная организация, имеющая очень скромные средства, смогла в тоталитарном государстве, не терпящим никакого инакомыслия, в условиях всё ужесточающегося репрессивного режима в течение более пятнадцати лет помогать выживать (морально и физически) десяткам тысяч людей – не только жертвам, но и сознательным противникам существующего режима ⁴².

А как относились к ПОМПОЛИТу его современники?

С точки зрения Международного Комитета Красного Креста ПОМПОЛИТ выполнял ту же гуманитарную функцию, что и Политический Красный Крест. Между ним и ПОМПОЛИТом сохранялось официальное сотрудничество в области оказания материальной и юридической помощи иностранным подданным, преследуемым в СССР по политическим мотивам, а также тем из репрессированных, за которых хлопотали граждане, проживающие вне СССР.

“Дорогая Екатерина Павловна…” Письма женщин и детей. Письма в их защиту. – СПб.: Звезда, 2005

Отношение к ПОМПОЛИТу и к людям, его возглавлявшим, в глазах мировой общественности, особенно у представителей социалистических партий, было неоднозначным. В личной порядочности Е. П. и её заместителя М. Винавера, в том, что собранные средства будут отправлены по назначению, сомнений не было ⁴³, но сам факт контакта с репрессивными органами накладывал негативный отпечаток на отношение к ним ⁴⁴. При этом они своей работы не оставляли (так сказать, несли свой «крест»). По этому поводу М. В. писал Е. Д. Кусковой в мае 1929 г.: «А бросать этой работы нельзя, т. к. никому другому, кроме Ек. Павл. и меня, не разрешат, о чём прямо говорят. Поэтому приходится мне жить отдельно с Ел. Герм. ⁴⁵, не принимать прекрасных предложений в смысле заработка и пр. Ведь всё-таки очень многое удаётся делать. Только нервы уж очень напряжены всё время» ⁴⁶.

Отношение к ПОМПОЛИТу тех, кто жил в СССР и всё ещё занимался помощью политзаключённым, выражено П. С. Ивановской ⁴⁷: «До нас дошёл слух, что все Красные Кресты объединяются, не войдёте ли и Вы в этот единый союз? Ваш или вернее наш общий Крест, т. е. Вы, работаете за этот период наибольше и напряжённее всех существующих в Европе, как же можно не включить такое активное учреждение?» ⁴⁸

А как воспринимали ПОМПОЛИТ сами жертвы режима, чем он был для них? Ответы на эти вопросы мы получаем и из немногочисленных воспоминаний современников ⁴⁹ и, главное, из архивных материалов. Архивы всех трёх организаций МПНН, Бюро Уполномоченного Польского «Красного Креста» в СССР и учреждения «Е. П. Помощь политическим заключённым» после их закрытия были засекречены вплоть до начала девяностых годов минувшего века. Знакомство с ними даёт яркое представление не только о работе данных организаций ⁵⁰, но и о масштабе и характере репрессий в первом социалистическом государстве, о материальном положении советского народа, его нравственности и ментальности.

В архивном фонде МПКК (ГАРФ. Ф. 8419) имеется свыше десяти тысяч анкет арестованных по политическим мотивам – это фактический материал о тех, кто был неугоден новым властям. Наличием анкет мы обязаны юридической комиссии МПКК. Юристами МПКК были составлены два рода документов: сначала – «Карточка арестованного», состоящая из 12 пунктов, позже – «Опросный лист», содержащий 31 пункт ⁵¹. В пунктах-вопросах сами арестованные (или их близкие, запрашивающие об их судьбе) указывали данные биографического и социально-политического характера, а также сведения о предыдущих репрессиях и сведения, относящиеся к настоящему аресту. Эти анкеты-вопросники выдавались для заполнения в московских тюрьмах и концлагерях уполномоченными МПКК, имевшими допуск на их посещение, или тюремной администрацией. В этот период времени писем от заключённых и их родных в адрес МПКК поступало сравнительно не так много. После закрытия МПКК (и прекращения работы юридической комиссии) их количество многократно выросло, особенно быстро оно начало расти после организации Соловецкого лагеря ⁵² и ещё быстрее – с началом массовой высылки ⁵³. К этому времени МПКК уже был закрыт, его заменил ПОМПОЛИТ. Адрес на конвертах оставался тем же, а название организации, в которую адресовались письма, их авторы писали по-разному: «Политический Красный Крест», «Помощь политическим заключённым», «Общество помощи политзаключённым», «ОГПУ. Помощь политзаключённым», «Управление помощи политических заключённых», «Комитет взаимопомощи политически высланных», «Комиссия Помощи Политическим ссыльным», «Комиссия по проверке правильного содержания заключённых при ВЧК», «Комитет Красного Креста Международной Организации Помощи Политзаключённым», «Красный Крест помощи политическим преступникам», «Красный Крест города Москвы и Московской области политзаключённым помощи», «Политпомощь заключённым», «Политический Крест им. Пешковой» и др. или просто «Е. П. Пешковой».

	Е. П. Пешкова

Для социалистов, начавших свой крестный путь в первые годы советской власти, ПОМПОЛИТ оставался наследником политического Красного Креста. Среди репрессированных были товарищи Е. П. и М. В. по партии и общественной работе и бывшие сотрудники политического Красного Креста. Они в своих письмах обращались не только с личными просьбами, но и с ходатайствами о наиболее нуждающихся, а также рассказывали о положении заключённых и ссыльных в местах заключения или высылки, об их отношениях с местной властью. Полученная информация давала ПОМПОЛИТу повод обратиться к тем же репрессивным органам с жалобой на местные власти, что иногда приводило к положительному результату (это было особенно важно в случаях голодовок или когда речь шла о здоровье осуждённого) ⁵⁴.

Люди, не принимавшие участие в политической борьбе и оказавшиеся репрессированными, как им казалось, по какой-то ошибке, связывали с ПОМПОЛИТом надежды на справедливое решение их вопроса. При этом в народном сознании понятие правовых аспектов чаще всего было очень слабым, люди просили о снисхождении, рассчитывали на милость именно к ним. Им казалось, что именно к ним власть отнеслась несправедливо, не разобралась в ситуации, ошиблась, что именно их судьба достойна жалости. О существовании организации они нередко узнавали случайно. «Узнав случайно о существовании Политическою Красного Креста, хотя не знаю точно о целях и задачах его, обращаюсь к Вам с усердной просьбой по своему делу» – так начинается письмо священника П. Керножицкого, высланного в 1927 году из Белоруссии в Сибирь ⁵⁵. И таких писем множество. Люди, принадлежащие к более образованным слоям общества, были осведомлены о существовании ПОМПОЛИТа, представляли характер его деятельности (нередко им, их близким или знакомым уже приходилось прибегать к его помощи или ранее к помощи политического Красного Креста), но и они надеялись, что именно их судьба вызовет желание «хлопотать об облегчении участи», и обращались за помощью чаще не в организацию, а лично к Е. П. или М. В. При этом свои грамотно составленные заявления в ОГПУ, ВЦИК, Генеральному Прокурору они сопровождали личными письмами с просьбой похлопотать об их деле ⁵⁶.

Что же касается народного восприятия, то деятельность ПОМПОЛИТа со временем всё больше отождествлялась с именем Екатерины Павловны, и письма чаще всего были обращены к ней лично: «Дорогая Екатерина Павловна», «Многоуважаемая Екатерина Павловна», «Милостивой Государыне Екатерине Павловне», «Моей доброй и дорогой благодетельнице» и др.

«Узнала я случайно от добрых людей, что Вы, дорогая Екатерина Павловна, принимаете участие в судьбе всяких заключённых, и решила слёзно просить Вас, похлопочите о возвращении моего сына из далёкого Нарыма, единственную опору и утешение моей старости, смилуйтесь, помогите беспомочной старухе-матери» ⁵⁷, – это строки из письма матери архимандрита Варсонофия Лузина, высланного в январе 1923 г. из Казани; написано письмо осенью 1923 г.

«Здесь в далёкой тайге нет дня, где не слышно о Вас и о Вашем комитете, о Вашей помощи нам несчастным» ⁵⁸, – так начинается заявление в ПОМПОЛИТ, написанное в 1928 г. крестьянином, отбывающим ссылку в Иркутской области.

«Многоуважаемая Екатерина Павловна! Известие о Вашем великодушии и человечности осмеливает обратиться к Вам с просьбою. Лишена всякой возможности побывать в Москве и лично излить перед Вами просьбу моей измученной души» ⁵⁹, – пишет в 1928 г. П. Карцивадзе-Сабашвили, проживающая в Тифлисе и ходатайствующая об освобождении своего арестованного брата.

«Многоуважаемая гражданка Пешкова! Извините, что я к Вам т<а>к обращаюсь. Так к<а>к я не уверен, что Вы в действительности есть такая на свете. О Вас я случайно узнал от одного адм<инистративно> высланного человека, который слышал о Вас от одной женщины, которой Вы помогли взять детей брата к себе, которого выслали в Сев<ерный> край как кулака. Она говорила ему о Вашем добром обращении с ней, а поэтому я тоже как высланный с семьёй в северный край обращаюсь к Вам с просьбой выслушать меня» ⁶⁰, – так начинается письмо, написанное в 1930 г. высланным из Украины.

«Помогите мне, говорят, Вы помогаете многим или совет<ом> или делом. Помогите мне, ответьте мне» ⁶¹, – из письма, написанного в 1932 г. женой административно высланного.

«Незабвенная М-ме Пешкова. Простите меня, что до сего времени не знаю Вашего драгоценного исторического имени и отчества, живу в такой деревушке, не от кого и узнать. <…> Ваше Великое учреждение, возглавляемое Вами, конечно, не нуждается в моей благодарности, так как в будущем за Ваше великое дело будет благодарить история. Но всё же примите мою глубокую благодарность» ⁶², – пишет в 1933 г. крестьянка, отбывавшая заключение как политическая в 1915 г. и высланная как противница коллективизации в 1929 г.

Письма к Екатерине Павловне совершенно незнакомых ей людей часто носили личный, доверительный характер, люди обращались не в организацию, а к человеку – женщине, которая в состоянии помочь в их беде, если очень захочет.

«Дорогая Екатерина Павловна, я много хлопотала о его [мужа] освобождении, но кто поверит моему голословному оправданию? К тому же я не могла добиться пропуска к ПредЦика Грузии. Вся надежда моя на Вас. Именем великого писателя земли русской Максима Горького прошу Вас помочь чем-нибудь моему мужу. Полученные им от Вас 7 руб<лей> во время пребывания его в Енисейской больнице были весьма кстати. Он с благодарностью отзывается о Вас» ⁶³, – из письма, написанного в сентябре 1928 г. школьной учительницей – матерью четырёх детей, проживающей в с. Хеты Зугудиского уезда Кутаисской губернии.

Е. П. Пешкова. 1890-е гг.

«Со слезами умоляю Вас: помогите, родная, дайте хоть маленькую весточку о сыне – матери. <…> Мы, по стечению обстоятельств, заклейменные контрреволюционеры, покорно несём своё клеймо. Кто же заглянет нам в душу? Кому нужна наша старая честность? У нас нет протекций. <…> За ваше внимание благодарю вас всем сердцем. <…> как утопающий хватается за соломинку, так и моя мятущаяся душа ищет этой соломинки. И почему я не отстаю от Вас. Это потому, что Вы – женщина и мать. Пишу я Вам тогда, когда мне до бесконечности тяжело. Умоляю Вас, ради Вашей любви к Вашему сыну, дайте мне совет. <…> я здесь невыносимо страдаю от сознания, что моё дитя гибнет, а я, мать, бессильна ему помочь. Что же делать? Что делать? Научите, родная. На моё ходатайство перед Калининым никакого ответа не получено» ⁶⁴, – пишет в 1928 г. З. А. Юрченко, живущая в Баталпашинске Армавирского округа, у которой 17-летний сын осуждён по политическим мотивам вместе с другими молодыми ребятами.

На эти эмоциональные письма (часто, многостраничные излияния) ПОМПОЛИТом обычно посылался стандартный машинописный ответ: «Пришлите короткое мотивированное заявление на имя ОГПУ, которое мы передадим и о результате Вас уведомим». Но канцелярская сухость не означала отписку. Заявление просителя передавалось по адресу, человек был услышан и получал ответ. Иногда это был удар – «нет в живых», но всё-таки чаще какое-то, пусть маленькое, но утешение – сообщение о месте нахождения репрессированного (жив!), разрешение на свидание, на перемену места ссылки (в более подходящее место по климату или по возможности найти работу), на соединение с семьёй, на выезд в город нуждающемуся в операции, на сокращение срока по болезни, возрасту, амнистии, на выезд в Палестину и др. Нередко само наличие ответа, несмотря на отказ в удовлетворении ходатайства, давало исстрадавшимся людям какую-то надежду на то, что ситуацию ещё можно изменить, нужно только продолжить хлопоты. И что было очень важно для людей, оказавшихся в положении изгоев в своей стране, это то, что кто-то хлопочет о них, что их судьба кому-то небезразлична. Ниже мы приводим свидетельства двух женщин (а таких свидетельств – сотни).

Одна из них – это Анна Васильевна Тимирева-Книпер – любимая женщина адмирала А. В. Колчака, арестованная вместе с ним в 1920 г. и бывшая подопечной Екатерины Павловны в течение последующих почти 40 лет. В своих воспоминаниях ⁶⁵ она писала: «Кто не пережил страшного этого времени, тот не поймёт, чем был для многих и многих её труд. Что значило для людей, от которых шарахались друзья и знакомые, если в семье у них был арестованный, прийти к ней, услышать её голос, узнать хотя бы о том, где находятся их близкие, что их ожидает».

Имя другой женщины – Екатерина Пиотровская. Осенью 1931 г., находясь в ссылке в Архангельской области, она обратилась в ПОМПОЛИТ с просьбой о пересмотре дела, просьба была изложена в стихотворной форме (на двух листах) ⁶⁶ и начиналась так:

«Посвящается Председательнице Общества Помощи Политзаключённых Пешковой Екатерине Павловне

В знак глубокого уважения и благодарности за внимание.

Говоря о ПОМПОЛИТе, нельзя не вспомнить о его сотрудниках ⁶⁸, об их самоотверженной работе, цену которой они понимали. И вот выдержка ещё из одного документа – письма, написанного в июле 1942 г. Екатерине Павловне в Ташкент, где она в это время находилась в эвакуации ⁶⁹: «…невольно мысль обратилась к прошлому, к годам, когда Вы вели ту замечательную работу, участвовать в которой было счастьем и радостью» ⁷⁰. Написали эти строки бывшие сотрудницы ПОМПОЛИТа В. Динесман, Е. Горбунова и М. Савенко, собравшиеся вместе в опустевшей военной Москве.

В 1958 г. через 20 лет после закрытия ПОМПОЛИТа и через пять лет после смерти Сталина состоялся вечер, на котором чествовали Екатерину Павловну Пешкову ⁷¹. Её «работа получила заслуженное широкое признание», но при этом «ничего не было сказано о работе на Кузнецком. Не время ещё?», – это строки из письма В. А. Перес ⁷². И дальше из этого же письма: «Но есть потребность как раз теперь же от себя лично, ото всех, кто был тогда с Вами, видел и знал Вашу наигуманнейшую работу, в которую Вы вкладывали поразительно много энергии, ума и души, и от всех тех, для кого Вы с такой смелостью и отзывчивостью отдавали свои силы, особенно самозабвенно для бесчисленного множества матерей, самовольно беру на себя смелость выразить Вам глубочайшее уважение, любовь и благодарность».

Примечания

* Екатерина Павловна Пешкова (1876 – 1965), первая жена А. М. Горького, правозащитник.

⁴¹ Надо отметить, что МПКК причислял себя к организациям, работающим под эгидой Международного Комитета Красного Креста, но властью этот его статус не признавался. Одним из поводов к отказу в регистрации МПКК служил факт наличия РОКК, «выполняющего роль национального общества Красного Креста».

⁴² В задачи настоящего сборника не входило представление документов, иллюстрирующих работу ПОМПОЛИТа, связанную с помощью членам социалистических и др. оппозиционных партий.

⁴³ Приводим выдержку из письма Е. К. Кусковой жертвовательнице, имя которой не установлено. Письмо относится к 1930: «После многих опытов я предпочитаю посылать деньги Е. П. Пешковой. Она и М. В. – единственные люди, которым разрешён доступ в тюрьмы. И ещё не было случая, когда деньги, переданные через неё, не дошли бы по назначению. Через неё можно пересылать и в другие города, а также с назначением на определённые имена. Отчёты она предоставляет бывшим членам Политического Красного Креста, нашим друзьям». // ГАРФ. Ф. 5865. ОП. 1. Д. 603.

⁴⁴ Особенное недоумение вызывал факт личного дружеского отношения Е. П. к Дзержинскому. После известного скандала, вызванного публикацией в газетах письма А. М. Горького, в котором он выражал глубокое сожаление по поводу кончины Дзержинского и ссылался на отзыв Е. П. о нём как о прекрасном человеке, возмущение зарубежной русской общественности было столь велико, что Е. П. полагала, что ей придётся оставить работу по помощи политзаключённым. Приводим строки из её письма к Е. К. Кусковой от 26 октября 1926: «Ехала и думала, что если кто-ниб<удь>. из заключ<енных> подумает обо мне так, как, предполагала, могут подумать, Лид<ия>. Ос<иповна> [Дан], надо бросить работу в Кресте. Никто из заключённых и ссыльных так не реагировал, даже и похожего чего-л<ибо> на это не было. <…> То, что доверие ко мне пересилило естественное чувство неприятного впечатления у заключённых., помогло взять себя в руки. <…> заключённым, а не нам было решать – вести ли мне дальше работу. <…> Нервно поговорили у нас в Комитете по моём возвращении, но у них мысль о возможности прекратить работу, не приходила в голову». // ГАРФ. Ф. 5865. Оп. 1. Д. 390. Л. 21 – 36.

⁴⁵ Елена Германовна Винавер – жена М. В., переводчица с русского на польский язык, жила в Варшаве.

⁴⁶ ГАРФ. Ф. 5865. Оп. 1. Д. 101. Л. 72 – 73 об.

⁴⁷ Прасковья Семеновна Ивановская (1853 – 1935) – народоволка, сестра жены В. Г. Короленко. Отказалась от членства в Обществе бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев из-за его официального характера, а также от получения назначенной ей персональной пенсии, протестовала, как могла, против произвола большевистского режима. Возглавляла Полтавскую группу политического Красного Креста. Письмо написано ею 18 февраля 1929 в адрес Е. П.

⁴⁸ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 406. Л. 22.

⁴⁹ Вот некоторые их них: Д. Минин «Ещё о Политическом Красном Кресте». // Память. Вып. 3. М.–Париж.; О. Марков «Екатерина Павловна Пешкова и её помощь политзаключённым»; А. В. Книпер-Тимирева «Екатерина Павловна Пешкова». // Минувшее. Исторический альманах. М. 1990. Вып. 1.; С. М. Голицын «Записки уцелевшего»; Л. И. Разгон «Непридуманное».

⁵⁰ Материалы из архива Бюро Уполномоченного Польского Красного Креста в России в данном сборнике отсутствуют хотя некоторые люди адресовали свои письма одновременно и в Польский Красный Крест и в МПКК, а позже – в ПОМПОЛИТ.

⁵¹ «Карточка арестованного» и «Опросный лист» печатались (по-видимому, бесплатно) в типографии издательства «Задруга».

⁵² Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения, т. н. СЛОН, (для содержания лиц, осуждённых за контрреволюционные преступления) начал работать 13 октября 1923 и просуществовал под разными названиями 16 лет.

⁵³ Массовая высылка началась в 1924 после того, как было организовано Особое Совещание (ОСО) при Коллегии ОГПУ, получившее право высылать, ссылать и заключать в концлагерь сроком до трёх лет.

⁵⁴ Информация о режиме содержания заключённых в тюрьмах и о положении высланных попадала и в заграничную прессу, что давало дополнительные возможности для переговоров с властями.

⁵⁵ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 261. Л. 108 – 109.

⁵⁶ Деятельность ПОМПОЛИТа, как и ранее деятельность политического Красного Креста, была неизменно связана с «хлопотами». В книге о Н. К. Муравьеве «Стой в завете своём…» // Москва. ООО «АМА–Пресс». 2004 // приводится документ из архива МПКК (ГАРФ. Ф. 8419. Оп. 1. Д. 25. Л. 7). В нём сообщается, как в 1919 году, прося о смягчении расстрельных приговоров, 17 членов МПКК (Муравьев, Пешкова, Винавер, Тагер, Кальмеер, Либсон, Хорошко, Меринг, Ратнер и др.) обошли не менее 12 советских учреждений (Президиум ЦИК, Совнарком, Московский Исполком, ВЧК, МЧК, Верховный Трибунал, Городской Трибунал, Кассационный Трибунал и др.) и обратились лично к 46 высокопоставленным личностям (Ленину, Дзержинскому, Каменеву, Рыкову, Томскому, Сталину, Калинину, Луначарскому, Бонч-Бруевичу, Крупской, Курскому, Крыленко, Петерсу и др.).

⁵⁷ ГАРФ. Ф. 8409. Оп 1. Д. 41. Л. 64.

⁵⁸ ГАРФ. Ф. 8409. Оп 1. Д. 328. Л. 80.

⁵⁹ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 276. Л. 96 – 97.

⁶⁰ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 517. Л. 110 – 112.

⁶¹ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 829. Л. 418 – 419.

⁶² ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1163. Л. 182 – 184.

⁶³ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 276. Л. 185 – 186об.

⁶⁴ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 272. Л. 324 – 327.

⁶⁵ А. В. Книпер. «Фрагменты воспоминаний». // Минувшее. Исторический альманах. Т. 1. Москва: «Прогресс»: «Феникс», 1990.

⁶⁶ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 603. Л. 331 – 331об.

⁶⁷ Ответ на это оригинальное послание не содержал сантиментов (что характерно): «На Ваше обращение сообщаю, что дать Вам какие-либо указания невозможно, т. к. Вы не сообщаете, когда и где Вы были арестованы, не сообщили также своего отчества. Просим вести с нами переписку разговорным языком – не стихами». По-видимому, затем просительница прислала заявление в прозе, т. к. в деле имеется копия ответа, отправленного ей месяца через полтора после первого, и на этот раз ей сообщалось, что её «заявление о пересмотре дела переслано в Харьков на заключение. По получении ответа, который можно ожидать месяца через два, уведомим Вас без повторного Вашего запроса». // ГАРФ. Ф. 603. Оп. 1. Л. 333.

⁶⁸ В. Г. Ман, Л. П. Куприянова, В. А. Перес, Н. А. Перес, В. Л. Динесман, Е. И. Горбунова, С. Б. Горман, О. С. Гурская, Е. В. Линдельфельд, А. Ф. Евстратова, О. В. Добросовестная и др. Штат ПОМПОЛИТа насчитывал немногим более полутора десятков сотрудников; в разное время состав работающих несколько менялся.

⁶⁹ В эвакуации в Ташкенте Е. П. работала в организации, помогавшей эвакуированным и пострадавшим от войны детям.

⁷⁰ ИМЛИ, Архив Горького, ФЕП–кр, 24–29–1.

⁷¹ Отмечалось её 80-летие. (По паспорту год рождения Е. П. Пешковой значился как 1878, хотя родилась она в 1876).

⁷² Центр документации «Народный архив». Ф. 278. Оп. 1. № 174. Черновик письма. Автограф.