ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Осень 2008 № 4 (49)

ЧТО ТАКОЕ ГУМАНИЗМ?

Гуманистические
ИДЕИ
КАРЛА МАРКСА

Пётр Кондрашов Константин Любутин

В 2008 году философское сообщество отмечает 190-летие со дня рождения одного из величайших мировых мыслителей – Карла Генриха Маркса. Как показывает время, теоретическое наследие Маркса не только не похоронено в академических учебниках по истории философии, экономики и политической мысли, но и сегодня вызывает бурные дискуссии. Особенно в современной России, которая снова, вступив в эпоху капитализма, попадает в поле исследовательского и политического интереса марксистов, ибо, как известно, главным научным интересом Маркса как раз-то и было развитие капитализма.

Но, как ни странно, это не значит, что широкое распространение марксизма и интерес к наследию его основоположника привели к адекватному и общепризнанному пониманию этого наследия. Если провести опрос на тему «Кто такой Маркс?», то мы сможем услышать в основном такие ответы, как экономист, революционер, политический мыслитель и деятель, коммунист, противник частной собственности, воинствующий атеист, материалист или уж совсем примитивные, вроде того, что его именем названа улица в нашем городе. При этом мало кто обратит внимание на то, что Маркс был, прежде всего, гуманистически ориентированным философом. Более того, именно ему, на наш взгляд, удалось создать (правда, не в специальной артикулированной форме) весьма интересную философскую антропологию, а на её основе – свою оригинальную версию гуманизма.

В предлагаемой статье нам бы хотелось выявить общие черты марксовского гуманизма. Наша основная цель состоит в том, чтобы показать, что концепция гуманизма Маркса, на наш взгляд, оказывается весьма актуальной именно сегодня, когда волна отчуждения и бесчеловечности захлестнула наше повседневное бытие. Чтобы понять основания этой гуманистической концепции, необходимо обратиться к его представлению о сущности человека, поэтому мы и начинаем с краткого анализа его философско-антропологических идей.

Любое живое существо имеет потребности, которые удовлетворяются посредством вещей внешней природы. Но если животное только потребляет доступное ему в природе, и в этом смысле целиком зависит от данной ему природной среды, что и определяет характер его адаптации к природе, то человек производит, чтобы потреблять, т. е. в этом процессе оказывается существом, адаптирующим природу к самому себе. Момент производства, вклинивающийся в связь между человеком и природой, является первым, наиболее фундаментальным определением, отличающим человеческое существо от животного, определением, в котором заключены все остальные различия между ними.

Способом, которым человек приспосабливает природу к себе в целях удовлетворения своих потребностей, является сознательная преобразующая деятельность, или праксис. В силу этого всё, что так или иначе соотносится с человеком, представляет собой саму деятельность, либо её моменты как процесса, либо её как результат. Такого рода производственная деятельность оказывается способом человеческого бытия.

	Карл Маркс – А. С. Голубкина. Бронза. 1905

При ближайшем рассмотрении мы можем выделить следующие особенности такого рода сугубо человеческой деятельности.

В праксисе человек так изменяет данный природой материал, что возникает нечто новое, чего в самой природе не встречается, т. е. деятельность есть творчески-преобразующая активность. В этом процессе человек переносит своё внутреннее в мир внешней природы, преобразует его, созидая искусственную предметность. А поскольку в деятельность человека заложена мысль, идея, его сознание, то происходит опредмечивание сознания. Сознание через практику человека обнаруживает себя в этой предметности, а деятельность выступает в форме предметной, субъект-объектной активности.

Но если в предметах оказываются свёрнутыми опредмеченные «мысли» создателей этих предметов, то другие индивиды, используя эти предметы в своей собственной практике, распредмечивают эти «мысли» и тем самым делают иное своим собственным духовным и практическим достоянием. Так возникает единый процесс опредмечивания и распредмечивания (Auberung и Aneignung). В ходе развёртывания праксиса «моё», «внутреннее» сначала становится «внешним», принадлежащим предметности, а затем – «внутренним» достоянием другого и тем самым конституируется интерсубъективность социального бытия, внешне выражаемая в предметности мира культуры. Так, моя мысль сначала «овнешняется» в виде речевого акта или письменного текста [процесс Auberung], а затем схватывается сознанием другого человека, т. е. становится внутренней [процесс Aneignung].

В этом диалектическом взаимодействии человека и мира состоит то, что Маркс называет общение [Verkehr], и в этом случае деятельность выступает как социальная.

Такая диалектика праксиса приводит Маркса к мысли, что человеческое существо, оказывающееся единством внутреннего бытия (экзистенции) и внешнего (природно-предметно-социального) мира, также как и совокупностью всех тех отношений, связей, которые возникают в процессе развёртывания праксиса между индивидом и внешним миром. Коль скоро деятельность всегда предстаёт в качестве «овнешнения», внешнего выражения, то для этого опредмечивания и последующего распредмечивания необходим другой, по отношению к которому индивид совершает экстериоризацию своего внутреннего бытия. В качестве этого другого выступают другие люди, животные, предметы культуры, природные объекты, объективированные идеи, сам индивид. Индивид действует по отношению к ним, полагая своими действиями субъект-объектную связь между собой и предметностью мира. Праксис, таким образом, может осуществляться и существовать только в этой связи субъекта и объекта, в их взаимном симпатическом общении и отношении. Это означает, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» ¹.

В силу того, что создание своей собственной предметной среды является сугубо человеческим способом удовлетворения потребностей, то при её развёртывании (особенно в хранении и многократном использовании предметов) происходит встраивание предметов (в виде идей и потребностей) в структуру человеческой природы, т. е. человек уже не в состоянии обойтись без искусственных предметов, они становятся его второй природой в том смысле, что потребность в таковых (орудиях, одежде, жилище, бытовых приборах) сливается с чисто биологическими потребностями (пища, питьё, тепло, секс) до такой степени, что они выступают в качестве равноправных.

Предметный характер социального бытия существует как перманентное расширение потребностей и способов их удовлетворения, но самое важное состоит в том, что только из совместной предметной деятельности у человека как субъекта возникают духовные потребности и, соответственно, духовное производство, которых нет у животных, и которые, соответственно, являются специфически человеческими формами освоения мира.

Более того, именно этот последний момент и оказывается, согласно Марксу, собственно человеческим. Дело в том, что, с его точки зрения, удовлетворение материальных потребностей, сколь бы важным оно ни было, играет фундаментальную, но всё же подчинённую роль, так как их удовлетворение в подлинно человеческом смыеле есть не цель, но всего лишь средство для перехода к удовлетворению собственно человеческих – экзистенциально-духовных – потребностей, а в итоге – к всестороннему свободному развитию человека.

Таким образом, сущность человека – деятельность – включает в себя не только субъекта с его преобразующей активностью (внутреннее), но и объектный мир (внешнее), «втянутый» в эту активность. Практика – это вся тотальная совокупность необходимых субъектных и объектных условий и структурных элементов этой активности. Человек – не вещь, обладающая самосознанием и ограниченная пределами своего собственного тела, но единство субъективной и объективной деятельности, практики. Человек есть не только в-себе-сущее, «внутреннее», замкнутое на себя психофизическое единство. Он постоянно находится и в себе и вне себя. Предметный мир оказывается продолжением моего сознания и моего тела через и в моей деятельности, практике. Человек понимается как всеобщее проявление его внешнего и внутреннего, «как тотальность человеческого проявления жизни» ². Это положение о диалектическом деятельностном единстве человека – субъекта, обладающего индивидуальным телом и духом, и предметного мира, находящегося вне этого тела/духа, является центральным в антропологическом учении Маркса.

Такое «тотализирующее» понимание человека тесно сопряжено с одной из существенных идей Маркса – с идеей радикальной историчности не только социального бытия, но и самой человеческой сущности. В «Нищете философии» он замечает: «…вся история есть не что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы» ³.

Человек как человек может состояться только через свою связь с миром. Мир для Маркса – это выражение человеческой действительности ⁴ в той мере, в которой он созидает свою действительность, в которой человек сам только и становится человечным. Поэтому, абстрактно говоря, чтобы чувствовать себя человеком, он должен быть связан с миром (с другими людьми, животными, растениями, природой, с вещами, с самим собой) в свободной творческой деятельности, которая, кроме всего прочего, может доставлять и в норме доставляет человеку наслаждение. Такова нормальная форма личного и социального общения между субъективной и объективной сторонами человеческого бытия-в-мире. Такая деятельность является, с точки зрения Маркса, собственно человеческой деятельностью, в отличие от не-свободной, жёстко запрограммированной жизнедеятельности животного. Но диалектика человеческой практики такова, что в определённых условиях она выступает в двух совершенно противоположных формах, которые можно назвать подлинной и неподлинной (или: неотчуждённой и отчуждённой).

Подлинность человеческого праксиса означает, что между этими двумя сторонами деятельности существует имманентное единство, согласие, когда, скажем, моя любовь в качестве внешнего действия по отношению к любимому человеку вызывает ответное чувство, котороея вбираю в себя. Но и любимый, отдавая мне свою любовь, впитывает любовь, даваемую ему мной. Наши действия, выражаясь гегелевским языком, светятся-друг-в-друге. Подлинность праксиса и общения отличается тем, что всякое «овнешнивание» (экстериоризация) всегда порождает адекватный обратный процесс, она как бы наделяет ответной деятельностью другого, а значит, «компенсирует» себя в этом обратном действии другого, которое субъект («Я») принимает (делает имманентным) в структуру своего собственного существа.

Деятельность двух индивидов оказывается сбалансированной взаимностью «отсвоения» и «присвоения», «овнешнивания» и «овнутривания». Она составляет не разорванную субстанцию, а тотальность, которая в приведённом случае называется любовью. Такую – подлинно человеческую, соответствующую понятию человека – форму праксиса Маркс называет самодеятельностью [Selbstbetatigung].

Если человеческая деятельность реализуется как деятельность внутренне и внешне свободная, то связь человека с миром переживается как наслаждение, удовольствие [Genub], которое Маркс понимает, по крайней мере, в двух аспектах.

Во-первых, он говорит о субъективном наслаждении, в котором человек наслаждается чувственным освоением (утверждением – Bejahung) предмета, например, непосредственно потребляя его в виде пищи, питья, обрабатывая его своим физическим и духовным трудом ⁵. Но уже в этом простом чувственном наслаждении человеческое существо воспринимает предмет не как животное, а именно как человек: чтобы наслаждаться музыкой, надо быть музыкально образованным человеком, чтобы наслаждаться пищей, надо быть гурманом-знатоком. (Для голодного существа важна пища как таковая, практически любая, поэтому бедность, нищета для Маркса заведомо бесчеловечна.)

Во-вторых, Маркс говорит о субъект-объектном наслаждении, которое возможно только в условиях отсутствия отчуждения. Эта форма наслаждения фундаментальна, ибо она схватывает, содержит в себе не просто ситуацию индивидуальной чувственной человечности, а ситуацию социальной человечности. Маркс пишет: «поскольку человек человечен, а следовательно и его ощущение и т. д. человечно, постольку утверждение данного предмета другими людьми есть также и его собственное наслаждение» ⁶. Речь здесь идёт о том, что я наслаждаюсь тем, что другой наслаждается процессом и результатом своих действий. Мне доставляет удовольствие созерцание наслаждения другого: повар наслаждается тем, что приготовленная им пища доставляет наслаждение другим, музыкант испытывает радость от того, что его музыка вызывает эстетическое наслаждение у слушателей, рабочий испытывает наслаждение потому, что кто-то наслаждается использованием вещи, которую сделал он. Подобные отношения были характерны для первобытных людей, живших в эпоху палеолита, в виде традиции безвозмездного дарения. То же самое можно наблюдать и у детей: ребёнок, сделавший из пластилина фигурку, даёт её другому ребёнку, и радуется, наблюдая, как тот наслаждается подарком.

Такое единство субъекта и объекта в практической деятельности заложено в сущности человека, и оно реализуется, когда субъективные и объективные условия практики не противоречат друг другу. Но в конкретно-исторических условиях существования человека подлинная деятельность (праксис) фактически никогда не осуществлялась в своей тотальности, а если она и имеет место, то только для весьма ограниченного круга людей (как правило, из числа экономически господствующего класса, ибо они освобождены от необходимости превращать свою деятельность в простое средство для выживания).

Неподлинное (т. е. не соответствующее его природе) осуществление праксиса связано с противоречием между процессами экстеоризации и интериоризации. Дисбаланс обнаруживает себя в таких формах, как безответность (например, в отношениях любви), неэквивалентность (в процессах эксплуатации), утрата (в процессах отчуждения), превращение (например, в виде перверсивных форм сознания, товарном фетишизме, видимости, идеологии, иллюзорности, – феноменах, описанных Марксом). Все они, как правило, являются формами проявления бесчеловечности.

Фундаментальной основой неподлинности человеческого бытия, с точки зрения Маркса, является отчуждение, которое особенно подробно рассмотрено им в ходе анализа феномена частной собственности на средства производства. Здесь не место обсуждать эти вопросы, но хотелось бы указать на связь между марксовым пониманием предметности и отчуждением. Если предметный мир, по Марксу, есть внешнее воплощение и обнаружение человека, то в условиях частной собственности этот предметный мир, созидаясь человеком, начинает не просто существовать вне рабочего в качестве некоторой предметности, но и начинает противостоять рабочему, становится для него чуждым, враждебным. С другой стороны, в предмете отчуждается не только вещность предмета, не только природа, данная в его (продукта) субстанциональности, но и человеческая субъективность, вложенная в него в процессе труда. Между субъектом и объектом вклинивается враждебное «общение» и возникает страдание, утрата человеком самого себя, т. е. возникает ситуация бесчеловечности: человеческому существу становится трудно или мучительно осуществлять свою деятельность, т. е. реализовывать свой человеческий способ бытия, ибо эта реализация оказывается бесчеловечной.

Социально-экономическое отчуждение – это фундамент, на основе которого разворачиваются другие его формы. Вместе с предметом от рабочего отчуждается и природа, являющаяся неорганическим телом человека и материальным субстратом предметного мира, производимого рабочим. Как пишет Маркс «мы рассмотрели… отношение рабочего к продукту труда, как к предмету чуждому и над ним властвующему. Это отношение есть вместе с тем отношение к чувственному внешнему миру, к предметам природы, как к миру чуждому, ему враждебно противостоящему» ⁷.

	Карл Маркс. Ок. 1839 г.

Отчуждение предмета и предметной деятельности связано с частной собственностью, определяющей все социальные структуры и отношения (а не только структуры экономического порядка). Она задаёт способы отношения к вещам в процессе совместной предметной деятельности, способы отношений между людьми. Структуры предметного отчуждения с необходимостью порождают отчуждение социальное, которое выражается в классовой, внутриклассовой и межличностной вражде. Отношения капиталистической конкуренции пропитывают всё тело буржуазного общества. Конкурируют не только капиталисты, не только рабочие, но и ученики в школе, дети во дворе. Социальный мир поляризуется в классовом отношении, по уровню доходов и т. д. Вражда постепенно проникает во все межличностные отношения. Возникает не просто классово-экономическое отчуждение, но и межчеловеческое отчуждение – состояние «войны всех против всех».

Люди больше не доверяют друг другу, замыкаются в узком кругу «своих» и тем самым в ткани человеческой социальности образуются разрывы. Буржуазный мир атомизируется в эгоизм, тяготеет быть тотальным. Атомизация социального мира общественных отношений достигает своего пика, с точки зрения Маркса, в деньгах. В силу того, что человеческое есть одновременно и социальное, данное в предметной и духовной связи индивидов, то разрывы этих связей Маркс называет бесчеловечностью [Unmenschlichkeit].

И, наконец, все эти формы отчуждения завершаются в отчуждении экзистенциальном, т. е. затрагивающем глубинные жизненные смыслы человека. Человек самоотчуждается, становится чужим, враждебным самому себе. Индивид чувствует себя товаром, мёртвой вещью; в этом унижении, обесценивании, в самоутрате доминирует животное, нечеловеческое.

В своём «идеальном» виде практика, чтобы быть человеческой и человечной, должна быть свободной и доставлять человеку наслаждение [Genub]. В условиях отчуждения, когда у трудящихся нет подлинного самообладания и свободного времени, их труд из средства к достижению духовности превращается в самоцель и в итоге человеческое существо ограничивает себя сугубо животными потребностями. Человек «в своём труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда он не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это – принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей, но не потребности в труде. Отчуждённость труда ясно сказывается в том, что, как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы» ⁸. И далее: «Подобным же образом отчуждённый труд, принижая самодеятельность, свободную деятельность до степени простого средства, тем самым превращает родовую жизнь человека в средство для поддержания его физического существования. Присущее человеку сознание его родовой сущности видоизменяется, стало быть, вследствие отчуждения так, что родовая жизнь становится для него средством» ⁹.

Вышеизложенное не позволяет рассматривать Маркса в качестве проповедника вульгарного или экономического материализма. Важно подчеркнуть, что радость, удовольствие, о которых говорит Маркс, внутренне присущи подлинно человеческой деятельности. Они не что-то внешнее, детерминированное, скажем, владением (обладанием), высоким уровнем заработной платы, вульгарным наслаждением, пьянством, брюхонабивательством или сексом. Во всех этих случаях «радость от деятельности» – это извращённая, искалеченная, неподлинная радость, ибо деятельность в таком случае оказывается средством для чего-то другого, чего-то внешнего. Только сам процесс совершения деятельности по творчеству нового бытия и воплощению человеческого смысла может доставлять подлинное удовольствие и удовлетворение.

Речь у Маркса не идёт и о патологических наслаждениях, которые испытывает, скажем, маньяк или серийный убийца.

Человеческое существо становится человеком только в человеческом обществе, в котором он обнаруживает себя в процессе своей жизнедеятельности. Человек, как губка, активно впитывает в себя отношения с окружающим миром. Каковы эти отношения – таков и человек. Человечность в марксовом смысле характеризуется отсутствием противоречия между сторонами общения, т. е. высоким качеством социальной сплочённости и межличностного доверия. Они начинают характеризоваться взаимной открытостью, в отличие от страха и закрытости неподлинных отношений, когда превалируют отчуждённость и эгоизм. Общество эгоистов состоит из эгоистов-атомов. Недоверие конституирует распад собственно социальных структур, что означает распад самого общества. А коль скоро человек как человек оказывается возможным только в обществе, то снижение уровня внутригрупповой сплочённости и распад социальных связей означает распад и невозможность человека как человека.

Таким образом, торжество человечности в философии Карла Маркса мы можем определить как такую ситуацию, в которой люди способны свободно (объективно и субъективно) реализовывать свои замыслы в практической деятельности и при этом получать удовольствие от самого акта этой практической самореализации себя в мире, наслаждаясь предметностью субъективно при её непосредственном утверждении, и объективно – когда наслаждаются другие. Создание условий, при которых люди могут свободно наслаждаться своей собственной деятельностью, и означает возникновение гуманизма как атмосферы свободного и творческого общения преодолевающих отчуждение людей. Создание условий для самореализации – это и есть социальный, практический гуманизм. При своём осуществлении он совершенно не затрагивает национальные культурные специфики, а лишь способствует постепенному снятию различных форм бесчеловечности. А радость от свободной жизнедеятельности одинаково переживается и российским кузнецом, и вьетнамским крестьянином, выращивающим рис. Гуманизм тем самым оказывается универсалией здоровой общечеловеческой культуры, поддерживающей высокое качество социального бытия и порядка.

Подведём итоги. Прежде всего, мы видим, что К. Маркс понимает человека весьма нетрадиционно, избегая сводить его определение к какому-то одному качеству: телесности, духовности, рациональности или социальности, хотя все они входят в определение человека. Думается, что марксова дефиниция человека как подлинности и нормы может быть сформулирована следующим образом: человек – это живое телесно-духовное существо, способом существования которого является общественная свободная и сознательная преобразующая деятельность. Она представляет собой природное конкретно-историческое единство его как субъекта и созидаемого им объективного (предметы, культура, общество, мир символов) бытия. Подлинной формой этого бытия является такая активность, в которой субъект неотчуждённым и позитивным образом связан с объектными условиями своего наличного присутствия в мире.

Спрашивается, какое отношение эта концепция человека и гуманизма имеет к современности? Думается, что самое непосредственное. Даже в условиях новых форм бесчеловечности, порождаемых различными видами несправедливости, неравенства и отчуждения, тем не менее постепенно созревают механизмы, посредством которых можно преодолевать бесчеловечность, создавая гуманные отношения. Речь идёт о том, чтобы изменять на основе человеческой позитивности и потребности в ней, а также посредством просвещения и более глубокого понимания реальностей социума и человека повседневные структуры и содержания общения, создавая на каждом конкретном предприятии, в каждом конкретном дворе, в каждом конкретном учебном классе или малой группе условия, в которых люди бы получали удовольствие от своего труда, от своей деятельности. Гуманистическая революция должна начинаться не в сферах высокой политики или в макроэкономике, а в повседневном существовании и общении человека с человеком.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 3.

² Там же. С. 591.

³ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 162.

⁴ Обратим внимание, что основу этого существительного составляет слово «деятельность», «дело», т. е. определённый тип взаимодействия человека и объективного мира.

⁵ Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 616.

⁶ Там же. С. 616.

⁷ Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 564.

⁸ Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 563.

⁹ Там же. С. 567.