ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ Лето 2009 № 3 (52)

К ИСТОРИИ РОССИЙСКОЙ НАУКИ

	Пионер химического мутагенеза И. А. Рапопорт
Иосиф Абрамович Рапопорт

Наталья Делоне

С Иосифом Абрамовичем Рапопортом я познакомилась в 1946 году. Мне он тогда казался очень пожилым, хотя не настолько уж он был старше: мне было 23 года, а ему 34 года. Но я была ещё в стадии радующейся жизни летней стрекозы, а он был учёным, доктором наук, прошёл всю Великую Отечественную войну, был изранен. И тогда, как всю последующую жизнь, он яростно работал, точно боялся не успеть сделать всё то, что задумал.

Своеобразие и нестандартность Иосифа Абрамовича проявлялись во всём и, прежде всего, в том, как он умел думать, и в том, как ставил эксперименты. Он быстро решал поставленные задачи.

Иосиф Абрамович был очень органичным человеком и можно найти много общего в том, как он работал, будучи учёным, с тем как он умел воевать, когда пришлось защищать Отечество. О войне он рассказывал мало, но то, что я помню из его рассказов, и то, что прочла из воспоминаний его однополчан, произвело на меня впечатление, что и там он был своеобычным, неординарным и вместе с тем очень квалифицированным, как и на научном поприще. Основная особенность И. А. Рапопорта состояла в том, как он руководил работами по химическому мутагенезу во всей стране. Было только несколько лабораторий, которые не входили в поле его внимания. Обычно организаторы любой области науки обличены официальными правами, за ними закреплены определённые коллективы. Как правило, это директора институтов с подразделениями в виде лабораторий. Если ведутся внедрения в практику, то это оформляется документами. У Иосифа Абрамовича не было ведомственных границ. Он заведовал небольшим отделом в Институте химической физики АН СССР, но снабжал химическими супермутагенами всех селекционеров, которые выражали желание применять их в сельском хозяйстве. Он пропагандировал идею химического мутагенеза и привлекал стремящихся заниматься этим трудным делом. Причём это были действительно заинтересованные работники, а не так, как часто, исподволь делаются работы в стенах казённых заведений. Иосиф Абрамович сам горел и других зажигал.

Было принято, что Институт химической физики не имеет никаких претензий в качестве соавтора ни к статьям, ни к выведенным сортам, которые во всём Советском Союзе создавались с помощью химического мутагенеза. На это обратил внимание Президент АН СССР А. П. Александров, когда на Президиуме Академии наук рассматривались перспективы развития химических мутагенов. Он отметил, что: «Хотя в названии Института химической физики АН СССР нет ничего сельскохозяйственного, но результаты его работ находят применение в самых отдалённых колхозах и бригадах». Ещё он добавил: «Вы, Иосиф Абрамович, всех нас превзошли. Пока мы бьёмся, деля авторство и забывая о деле, Ваш метод работает и приносит пользу».

Действительно это так. И. А. Рапопорт создал новый стиль руководства огромным коллективом. Иосиф Абрамович предлагал особые супермутагены, организовывал их синтез, бесплатно раздавал их селекционерам, каждого старательно консультировал, посещал многие хозяйства в различных республиках Советского Союза. Наконец, с 1966 г. были учреждены ежегодные съезды по химическому мутагенезу в стенах Института химической физики АН СССР. Они длились в течение недели. Многие участники делали доклады, которые внимательно выслушивал и комментировал Иосиф Абрамович. Он сам делал обычно на каждом съезде два доклада: один с теоретическими идеями и другой с итогами практической работы. Материалы съезда публиковались в серии «Химический мутагенез. М., Наука».

Иосиф Абрамович был человеком благорасположенным к людям. Конечно, не ко всем: были и такие, к кому он относился с брезгливым презрением и этого не скрывал.

В начале моей работы в Институте цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР, когда Иосиф Абрамович увидел, что я работаю с увлечением и подолгу, он стал беседовать со мной. Безусловно, имело значение и то, что он уважал и любил моего отца. Иосиф Абрамович не тратил время на пустые пересуды, мы именно беседовали. Постараюсь написать то, что помню, ведь мы были знакомы 44 года и я всегда чувствовала в нём друга.

Накануне сессии ВАСХНИЛ и во время сессии

	Во время войны

Была середина лета 1948 г. В Институте цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР многие уехали в отпуск, и прелестный особняк на Воронцовом поле опустел. На втором этаже в лаборатории М. С. Навашина осталась только я одна. Молодая и весёлая, я совсем не ждала никакой напасти. Недавно кончилась война, наша страна победила и казалось, что самое страшное минуло, и были ожидания ещё каких-то свершений и лучшей жизни впереди. Меня увлекала хромосома, я много времени проводила за экспериментами по охлаждению митозов в корешках ряда высших растений. Я научилась искусственно вызывать гаплоидизацию в диплоидных клетках меристемы. Мне хотелось объяснить причину смены митоза мейозом, т. е. его первым делением – редукционным. Моё объяснение до сих пор мне кажется верным: редукция наступает при затягивании профазы митоза, благодаря чему наступает момент, когда все хромосомы в наборе, в том числе и гомологи оказываются синхронно на стадии хромомер. Это приводит к возможности коньюгации гомологов, а поскольку механизм митоза включён, то наступает редукция набора хромосом. Я наблюдала в опытах с охлаждением при разных температурах и времени воздействия появления эндоредупликации и других типов деления клетки.

Иосиф Абрамович всегда работал допоздна, он стал расспрашивать меня о том, что я делаю, и я показывала ему свои препараты. Я тогда уже предполагала, что хромосомы мозга полигенны. Я помню, как он сказал: «Бросьте всё и занимайтесь только этим».

У нас установились очень приятные отношения. Как это ни удивительно, но это не были отношения учителя и ученика и, тем более, мы были далеки от флирта. Что тоже странно, поскольку я в то время была кокетлива, да и Иосиф Абрамович не избегал ухаживаний. У нас были отношения, о которых говорит один из персонажей Ф. М. Достоевского: «Мы не в будуаре жеманной дамы, а как бы два отвлечённых существа на воздушном шаре, встретившиеся, чтобы высказать правду». Дружеские отношения у нас сохранились навсегда.

Иосиф Абрамович Рапопорт работал в лаборатории генетики, которой руководил Н. П. Дубинин, но его деятельность протекала независимо от чьего бы то ни было руководства. Как я поняла из рассказов Иосифа Абрамовича, интерес к проблеме химического мутагенеза появился у него в студенческие годы под влиянием доклада Н. К. Кольцова. О приезде Н. К. Кольцова в Ленинград есть очерк И. А. Рапопорта «Кольцов, каким я его помню». В Институте биологии развития АН СССР В. В. Сахаров по замыслу Н. К. Кольцова вводил 10 % йод в яйца дрозофилы и в 1932 г. опубликовал работу по своим исследованиям. И. А. Рапопорту удалось незадолго до начала Великой Отечественной войны найти сильные химические мутагены, но опубликовать свои данные он сумел только в 1946 г. В этом же году появилась работа Шарлоты Ауэрбах по мутагенному действию иприта на дрозофилу. Оба были выдвинуты впоследствии на Нобелевскую премию, но почему присуждение не состоялось – это уже целая эпопея, о которой я расскажу позднее.

Майор И. А. Рапопорт. 1945

В то лето 1948 г. Иосиф Абрамович не говорил мне о своих работах. Я знала, что он открыл сильные химические мутагены и супермутагены и изучил их воздействие на дрозофилу. Для опытов требовалось много пробирок с кормом. В подвале института работала препаратор – старушка, которая справлялась с большими заказами, но Иосиф Абрамович ей приплачивал, считая, что ей приходится из-за него сверхурочно работать. Я её помню и помню её нежное отношение к Иосифу Абрамовичу: «Ведь он, голубчик, за нас воевал, кровавые раны получил». Иосиф Абрамович интенсивно работал и спешил перейти к внедрению результатов исследований в сельское хозяйство.

Я помню, что Иосиф Абрамович как-то рассказывал мне о книге Э. Шредингера «Что такое жизнь?». Я была польщена, что он со мной говорит на такие высокие научные темы. Оказалось, что Иосиф Абрамович любит музыку, я встречала его в консерватории на концертах Давида Ойстраха. Забавлялся он, слушая мои комментарии к театральным постановкам, мы оба любили MXAT. Вот о чём ни разу не было речи, так это о Т. Д. Лысенко. Вероятно, Иосифу Абрамовичу хотелось полностью отрешиться от раздумий об этой опасности, когда он отдыхал.

Тем временем тучи сгущались. Если в 1947 г., с одной стороны, были административные нажимы и циничные клеветнические статьи в «Правде» и «Литературной газете», то зато, с другой стороны, ширились выступления настоящих учёных в защиту генетики. Были конференции, заседания, отдельные выступления, собирающие многочисленную аудиторию. Многие генетики обращались с письмами в правительство. Я знаю о письмах И. И. Шмальгаузена, П. М. Жуковского, А. А. Любищева, Н. П. Дубинина, И. А. Рапопорта, Д. А. Сабинина, замечательных специалистов, Героев Социалистического Труда – Лисицина, П. Н. Константинова. В отдел науки при ЦК ВКП (б) ходили М. С. Навашин и В. В. Сахаров, где демонстрировали успехи в получении тетраплоидных кок-сагыза и гречихи. Доклад о положении в ВАСХНИЛ, в котором было требование снять Т. Д. Лысенко с поста Президента ВАСХНИЛ, рассматривалось на бюро ЦК ВКП (б).

Однако неодобрительное отношение к защитникам генетики усиливалось. Состоялся так называемый «суд чести» над А. Р. Жебраком, Президентом Белорусской академии наук, который с 1945 до начала 1946 г. работал заведующим отделом Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б). Он почитал генетику, поскольку в 30-е годы стажировался у великого Т. X. Моргана, и это побудило его к борьбе с Т. Д. Лысенко.

Весной 1948 г. просочился слух, что Т. Д. Лысенко был у И. В. Сталина, и что идёт подготовка к созданию постановления «О положении в биологической науке». Всё готовилось в тайне. Не все серьёзно воспринимали эти слухи.

Я знала многое и всем интересовалась, тем более что большинство учёных-генетиков были для меня почитаемыми и любимыми людьми. Когда о своём обращении в правительство о разрушении сельскохозяйственной науки рассказывал П. Н. Константинов и восклицал: «Почему с нами никто не хочет считаться? Верят таким жуликам как Митин (философ) или безграмотным чиновникам министерства. Почему не прислушиваются к мнению учёных?» – мне было горько. Но молодость переполняла меня весёлой энергией и оптимизмом, и я не в состоянии была представить, что стою накануне трагедии многих людей, в том числе и моего дорогого отца и своей собственной.

И вот 31 июля 1948 г. в «Правде» мы прочли, что открылась сессия ВАСХНИЛ, посвященная положению в генетике. Был разгар лета, когда в такой сезонной деятельности, как сельское хозяйство, трудно было ожидать приезда многих занятых работой селекционеров. Зал заполнили чиновники из Министерства сельского хозяйства и Министерства медицины, а также специально приглашённые агрономы и некоторые селекционеры. Пригласительные билеты были разосланы заранее.

Иосиф Абрамович билета не получил, но в здание Министерства сельского хозяйства в Орликовом переулке пошёл. Вечером я поднялась на третий этаж института в лабораторию генетики к Иосифу Абрамовичу, чтобы узнать, что же там было на заседании. Оказалось, что Иосифа Абрамовича вообще не пустили контролёры. Между тем, в газетах стали писать, что генетики не возражают против того, что вещал Т. Д. Лысенко. Наконец, на третий день заседания сессии 2 августа Иосиф Абрамович прорвался в зал по чужому билету. Он выступил очень содержательно. Есть стенограмма, её можно прочесть*. Иосиф Абрамович говорил о роли генетики в сельском хозяйстве и медицине. О внедрении в практику гетерозиса, полиплоидии, индуцированного мутагенеза, о «живой вакцине».

Выступление Т. Д. Лысенко на сессии ВАСХНИЛ http://img-fotki.yandex.ru/get/3312/myg2001.6d/0_21d1b_dca53451_XL.jpg

Из генетиков выступали П. М. Жуковский, С. И. Алиханян и И. М. Поляков. Прекрасно говорил В. С. Немчинов, ректор Тимирязевского сельскохозяйственного института. Он сказал: «Генетика – это золотой фонд науки». Раздались выкрики в зале. Большинство выступлений как будто сделаны под копирку «науськанными» начальством прихлебателями. Вели они себя распущено, выкрикивали вопросы, перебивая неугодных, шикали и улюлюкали, спеша заслужить похвалу. Впрочем, среди них были и уверовавшие в лысенковщину. В своих докладах издевались над генетикой отнюдь не верящие Т. Д. Лысенко, а просто алчные карьеристы: И. И. Презент, К. Ю. Кострюкова, Н. В. Турбин, который вскоре выпустил злокозненный учебник «Генетика». Поносили генетику многие, в том числе Г. А. Бабаджанян, который заверял, что лысенковская «направленная изменчивость» существует. Было сказано, что в этом «вражеские учёные» скоро убедятся, когда к ним будет применено воздействие. Вот тогда эти учёные «изменятся» в том направлении, которое нужно. Это будет примером внедрения в наследственность приобретённых признаков. Впрочем, это говорил не Г. А. Бабаджанян, а В. А. Шаумян. Многие из этой своры докладчиков упоминали доклад И. А. Рапопорта. Одному из них он с места крикнул: «Обскуранты!».

Наступило последнее заседание 7 августа. Выступил с заключительным докладом Т. Д. Лысенко. Все уже знали, что разгром генетики одобрил, а возможно и инициировал, И. В. Сталин. Попросили слова и покаялись П. М. Жуковский, С. И. Алиханян, И. М. Поляков. Выступил И. А. Рапопорт, но он снова стойко защищал генетику. Его прервали и то, что он сказал, не попало в стенограмму сессии. Никто из покаявшихся не пострадал после сессии ВАСХНИЛ, наоборот, они продвинулись по служебной лестнице. Лысенковцам совершенно не важно было, что думают и знают учёные, существенно было только то, что они прошли «тест» на покорность.

Опустошение в науке, произведённое в 1948 г., было колоссально, генетика в Советском Союзе была уничтожена, или как было написано в официальных бумагах «упразднена».

Институт цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР 1 сентября был реорганизован. В 1949 г. из его обломков и Института эволюционной морфологии АН СССР, откуда уволили директора академика И. И. Шмальгаузена, собрали Институт морфологии животных А. Н. Северцева АН СССР. Лаборатории цитогенетики Н. П. Дубинина и ботанической цитологии М. С. Навашина были закрыты, сотрудники уволены. Был уволен и Иосиф Абрамович. Меня тоже выгнали.

Всё, что я писала – это мои воспоминания, которые я вела до прочтения книги «И. А. Рапопорт – учёный, воин, гражданин» (М., Наука, 2003 г.), где всё написано гораздо лучше, полнее и умнее, но эти записки – свидетельство жившей в то время лаборантки и собеседницы Иосифа Абрамовича.

После сессии ВАСХНИЛ и в последующие годы

Поскольку официально работать генетиком Иосиф Абрамович не мог, он стал заниматься определением геологического возраста образцов в качестве геолога и палеонтолога в разных геологических и нефтедобывающих организациях. В 1949 г. его исключили из партии. В то время я с Иосифом Абрамовичем виделась редко и стала регулярно с ним общаться с 1957 г., когда его по приглашению академика Н. Н. Семёнова приняли в Институт химической физики АН СССР на должность старшего научного сотрудника. Затем он стал заведовать отделом химической генетики, в который входило 4 лаборатории. У Иосифа Абрамовича появился свой рабочий стол, но отдельного кабинета не было и, если я приходила для длительной беседы, то Иосиф Абрамович приглашал меня в здание, где была библиотека. Там в конце коридора был столик и два утлых креслица. Здесь мы обсуждали проблему, которая мне кажется очень существенной: каким должен быть ген, чтоб отвечать всем предъявленным к нему требованиям? Меня и сейчас это мучит. Тогда я все сомнения изливала Иосифу Абрамовичу.

Ещё в 1945 г. Э. Шредингер в своей книге «Что такое жизнь?» говорил о «загадочной биологической устойчивости». Всё время ген находится при температуре около 35°C. Как понять, что он остался неизменным в течение столетий, несмотря на нарушающую тенденцию теплового движения? «Мы видим, что существенная упорядоченность проявляет способность поддерживать себя и производить упорядоченные явления… Как бы то ни было, но следует снова и снова подчеркнуть, что для физика это положение дел кажется не только неверным, но и чрезвычайно волнующим». Э. Шредингер считает, что представление об использовании организмом отрицательной энтропии может обогатить биологов. Однако: «Возможно, в хромосомах происходят более сложные явления, чем можно себе представить даже на основании принципов волновой механики».

Полинуклеотидная нить ДНК, несущая гены, часто рвётся. Молекулярные генетики много занимались процессом репарации ДНК и большое число мест, в которых необходима репарация, подтверждает уверенность её малой прочности.

Структурная целостность хромосомы, вся архитектоника ядра и клетки необходимы для того, чтобы ген сохранял прочность. Быстрое замораживание клетки не повреждает структур, и затем при умелом размораживании клетка остаётся живой. Хромосома как любая топологическая фигура может изменяться, при этом оставаясь себе подобной. Хромосомы меняют конфигурацию в течение митотического цикла, но остаются топологически подобными. Необходимо выработать концепцию структурной целостности генонемы.

Что такое ген как единица наследственности?

Первое требование к гену – это свойство передаваться по наследству. Способность гена воспроизводить себя лежит в основе таких кардинальных биологических явлений, как рост, размножение и, наконец, эволюция живых существ. Генетика как наука возникла благодаря работам по расшифровке этого основного свойства гена. Классическая генетика, ограничившись представлением об абстрактной единице наследственности, сформулировала законы, по которым происходит расщепление в потомстве по генотипу и фенотипу.

Молекулярная генетика расшифровала биохимическую природу «структурного гена» и создала представление о репликации гена. Цитогенетика проиллюстрировала расщепление хромосом (содержащих молекулы ДНК, несущих гены), распределение хромосом при митозе и мейозе и слияние отцовского и материнского набора при оплодотворении.

Однако процесс передачи наследственности изучен не полностью. Если биохимики создали большой задел в этой области и была создана молекулярная генетика, то биофизики всё ещё не могут решить проблем микроэнергетики при репликации, где идут затраты энергии. Закономерности перераспределения энергии в ядре и вдоль хромосомы пока не известны.

Второй круг вопросов – способ передачи информации от гена, расшифровка её механизма. Гены могут находиться в хромосоме, реплицироваться, но считывать информацию. «Молчащие гены» в отдельные моменты в клетках некоторых тканей организма определяют дифференцировку в онтогенезе, поскольку «пробуждаясь», разные группы генов в каждый данный момент считываются в пренатальный и постнатальный периоды. Вся дифференцировка основана на том, что в определённый момент, определённые кластеры генов считываются, остальные остаются «молчащими». Но генетический резерв таков, что из поколения в поколение гены могут передаваться; я назвала эти гены «немыми». Такие резервные гены определяют возможности микроэволюции.

Классическая генетика постулировала обстоятельство передачи сообщения от гена к признаку организма, никак не восполняя путь ген – признак. Абстрактный ген «командует» образованием конкретного признака без прояснения процессов, идущих на этом пути.

Молекулярная генетика открыла определенные «структурные гены» по длине макромолекулы ДНК – транскриптоны как первичный участок для считывания, разобралась в процессе при транскрипции информации с ДНК на РНК и при дальнейшей передаче информации с РНК на белок при трансляции. Была показана роль информосом и рибосом в этих процессах. Безусловно, первичный белок, полученный в результате трансляции – это не признак организма. Таким образом, путь от гена до признака не расшифрован.

Энергетическая природа явления только подразумевается. Здесь нужны другие методы создания новой области науки: хромосомной биофизики.

Признак формируется сложно. От гена до признака длинный путь. Признаков, появляющихся в результате деятельности одного гена, значительно меньше, чем признаков, зависящих от совокупности ряда генов, которые считываются одновременно или последовательно. Формирование признаков в онтогенезе – это результат целой цепи процессов и их регуляции. Основное требование к генетике – это изучение всего пути от гена к признаку, тем более, что признак может быть сложен и не зависит от единичного гена. Это требование пока не расшифровано.

Представление о гене как командире: ген → признак – поверхностно, поскольку правильная схема: ген ↔ признак.

Ни классическая генетика, ни молекулярная не решают всех проблем генетики онтогенеза и филогенеза. Даже молекулярная расшифровка генома не даёт ответа, как происходит дифференцировка. Нет ответа, каким образом развивается организм во всём богатстве своих признаков при наличии наследственной основы. Нужно сделать генетику биологической наукой и сблизить её с физиологией. Ещё в 1939 г. Н. И. Вавилов писал о необходимости создать физиологическую генетику.

	Сайт, посвященный И. А. Рапопорту (главная страница) www.rapoport-genetika.ru

Ещё нет общей науки генетики, существующие сейчас области генетики фрагментарны. Пласт наследственности зарыт глубоко и к нему прорыты с разных сторон туннели, которые пока не встретились.

Всё, что я написала о требованиях к гену, я изложила Иосифу Абрамовичу в течение ряда встреч. Я приходила в Институт химической физики несколько дней подряд. У Иосифа Абрамовича было удивительное свойство: он умел слушать очень цепко, перебивая, чтобы высказать свои мысли, часто увлекался, иногда не соглашался и тогда говорил: «Здесь следует попробовать обратиться к процессу искусственного мутагенеза как модели экспериментального подхода». Он предлагал «провоцировать ген» на ответ при определённом воздействии, считая, что так скорее можно будет понять природу гена.

Я была и осталась чрезвычайно благодарна Иосифу Абрамовичу за то терпение, которое он проявлял, выслушивая меня.

Иосиф Абрамович Рапопорт был генетиком, эволюционистом, биологом развития. Его самые изысканно теоретические исследования всегда были направлены на практическое применение. Мне не следует рассматривать всё наследие Иосифа Абрамовича, это требует большого напряжения, да и «не по зубам» мне. Остались все напечатанные им работы. Нужно быть благодарным О. Г. Строевой – жене, другу и прекрасному биологу за вклад в увековечивание памяти Иосифа Абрамовича Рапопорта. Любовно и вместе с тем тщательно изданы: «Рапопорт И. А. Открытие химического мутагенеза» (М., «Наука», 1993 г.); «Иосиф Абрамович Рапопорт» в серии «Библиография учёных» (М., «Наука», 1993 г.); «И. А. Рапопорт. Избранные труды. Гены, эволюция, селекция» (М., «Наука», 1996 г.); «Иосиф Абрамович Рапопорт – учёный, воин, гражданин» (М., «Наука», 2003 г.).

У Иосифа Абрамовича было сильно развито чувство дружбы. Он мне давал различные житейские советы, и я понимала, что он помнит и думает, как поправить всякие нескладности моей судьбы. Давал он советы лаконично, в виде указания, без сентиментальностей. Так он говорил: «Немедленно защищайте докторскую». «Бросьте возиться с облучением семян, возьмите химические мутагены». Он мне давал и другие такие же действительно важные и часто практические указания. Он, конечно, был уверен, что если я пойму, что нужно делать, то и буду это делать. Но мне всё казалось: успеется. Дал он мне и такой совет: «Скажите своему племяннику, что поскольку он поэт, то пусть занимается поэзией. Занятие политикой – контрпродуктивно». Мой племянник был диссидентом. Это потом его поэзию – она состояла из гражданственных мотивов – признали. Вне протестных идей не было его стихов. Я всё таки передала совет Иосифа Абрамовича Вадиму Делоне. Он сказал мне тихо и запинаясь: «Если бы я был уверен, что я поэт…».

Видела я Иосифа Абрамовича и в гневе. Однако даже тогда, когда он «давал в морду» – его кулак преображался в рыцарскую шпагу, настолько в нём сильно было чувство чести. Впрочем, чем старше был Иосиф Абрамович, тем терпимее он становился.

Совершенно необычный человек, Иосиф Абрамович имел в своей судьбе взлёты и падения. Были удачи: ещё при полном всесилии Т. Д. Лысенко, в период полного мракобесия, его приютил Н. Н. Семёнов и дал возможность работать в области химической генетики. В конце жизни у него стала женой преданная ему О. Г. Строева. Он говорил: «Никогда не знал, что может быть так хорошо». Но ему пришлось испытать несправедливость, которая была горькой. Тиражи двух его главных монографий – «Феногенетический анализ независимой и зависимой дифференцировки» (1948 г.) и «Микрогенетика» (1965 г.) – были уничтожены. Если первую монографию уничтожили в разгар лысенковщены, то «Микрогенетику» – погребли академики биохимики и физики, выступившие с критикой этой книги. Среди них был и такой порядочный человек, как И. Е. Тамм. Это было обескураживающее обидно. Боже мой, сколько абсолютно легковесной чепухи издавалось и издаётся сейчас, но книга Иосифа Абрамовича имела тот критерий ценности, что идеи, высказанные в ней, помогали ему в плодотворных поисках супермутагенов. Я помню, что после одного теоретического доклада Иосифа Абрамовича на Всесоюзной конференции по химическому мутагенезу, я выступила и сказала: «Иосиф Абрамович Рапопорт опережает наше время». После ко мне подошёл преуспевающий молекулярный биолог Валерий Сойфер и сказал: «Как вы можете говорить “гениально” об этом докладе в присутствии большого скопления народа в зале, это не педагогично». Потом он стал просто употреблять дурные эпитеты… Впрочем и многих вполне достойных людей новизна и своеобычность того, что говорил Иосиф Абрамович, обескураживала, слишком не похоже это было на господствующие в данный момент теории.

Иосиф Абрамович был человеком чутким, в нём было развито чувство справедливости и отвращение к предательству. Мне кажется, что его не могли не ранить удары судьбы. Он никогда не жаловался, даже когда в 1989 г. у него отняли Отдел химической генетики и перевели в советники при дирекции Института химической физики АН СССР. У него ещё были силы и свойственная ему целеустремленность, которые позволили бы ему руководить всей работой по химическому мутагенезу в стране. Ведь отдел был его штабом, а он, не облачённый чиновничьими регалиями, умел быть настоящим организатором. Он опережал время и был совершенно новым типом руководителя, не спущенным сверху, а в силу своих дарований окружённый большим числом занятых одной проблемой людьми, которые безусловно ему верили, пользовались его указаниями, советами, распространяемыми им супермутагенами. Селекционеры любили и чтили Иосифа Абрамовича, что всегда проявлялось на ежегодных Всесоюзных совещаниях по химическому мутагенезу. К сожалению, после гибели Иосифа Абрамовича отдел распался, а супермутагены теперь продают за большие деньги.

И всё-таки жизнь Иосифа Абрамовича была успешна: он был признанным пионером химического мутагенеза в мире и сумел внедрить свои разработки в практику сельского хозяйства страны. Многие мутанты послужили улучшению сортов при скрещивании их с районированными.

Иосиф Абрамович говорил об индуцированном антропогенном мутагенезе и его опасности. Масштабы человеческой деятельности разрастаются и влияют на эволюционный процесс. Накапливается груз вредных мутаций. В 1981 г. в сборнике «Применение химического мутагенеза в защите среды от загрязнений в сельскохозяйственной практике» напечатана статья Иосифа Абрамовича Рапопорта «Экспериментальное исследование взаимодействия индуцированных мутаций и естественного отбора». Он показал, что обработка мутагенами активного ила в очистных сооружениях резко повышает активность микроорганизмов по переработке ила. Биоценоз активного ила был моделью, на которой он показал, что появление новых мутантных форм микроорганизмов и одноклеточных водорослей приводит к увеличению изменчивости, естественный отбор начинает работать в расширенной зоне и получает большие возможности. Эффективность возрастает в десятки раз.

Я плохо знаю о работах Иосифа Абрамовича Рапопорта по разработке эффективных противораковых препаратов, в участии по получению антибиотиков, о его борьбе с заражением почвы инсектицидами, о его оригинальных работах в области генетической токсикологии.

Он работал с напряжением всех сил, спешил сделать всё, что считал необходимым, спешил успеть. В своей работе он был успешен и потому счастлив.

Как я уже отметила, я познакомилась с Иосифом Абрамовичем в 1946 году, уже после Великой Отечественной войны. Война без сомнения оказала на него большое действие. Именно в применении к нему такая фраза, как «опалённый войной», приобретает конкретное звучание. Иосиф Абрамович не рассказывал о войне, и я не расспрашивала, но однажды он подробно описал мне, как в 1944 г. его передовой отряд способствовал прорыву крупного вражеского рубежа на пути взятия Будапешта. Отступая, немцы бросили склад с фаустпатронами, и Иосиф Абрамович велел загрузить их на реквизированные тягачи, и это очень помогло в бою. На меня его рассказ произвёл очень большое впечатление, но я уже плохо помню и пересказывать не буду, тем более, что напечатаны великолепные воспоминания самого Иосифа Абрамовича и других участников тех боёв в недавно вышедшей книге «Иосиф Абрамович Рапопорт – учёный, воин, гражданин» (М., «Наука», 2003 г.).

У Иосифа Абрамовича было много орденов, в том числе и большой красивый орден Legion Merit (Почётного легиона). Его трижды представляли к званию Героя Советского Союза: первый раз за форсирование Днепра, второй раз – за прорыв под Будапештом и третий раз – за прорыв через отступающую немецкую армию и соединение с передовыми подразделениями американцев, но награждение ни разу не состоялось. В его жизни была война, были тяжёлые ранения, но были и удачные бои и, наконец, была Победа. Тогда нам всем казалось, что жизнь начнётся счастливая и справедливая и не будет ошибок. Счастье Победы – великое счастье.

Моя работа под руководством И. А. Рапопорта по использованию парааминобензойной кислоты (ПАБК) для стимуляции икры рыб

В 1982 г. Иосиф Абрамович настойчиво предложил мне использовать ПАБК в работе. Так появилось изобретение (авторское свидетельство № 1076051 от 1 ноября 1983 г.). Авторов было несколько, основную работу проделал А. Б. Бурлаков. Мы, естественно, первым автором поставили Иосифа Абрамовича, поскольку он инициировал работу, дал активатор, предложил конкретные дозы и главное был идеологом всего направления. Но он снял свою фамилию и категорически воспрепятствовал, когда я стала настаивать. Тогда я тоже сняла свою фамилию, после некоторой возни Иосиф Абрамович уговорил меня «не разрушать напечатание работы». От статьи без фамилии И. А. Рапопорта я отказалась, а авторское свидетельство мы получили втроём, где первым был вполне заслуживший это А. Б. Бурлаков.

Иосиф Абрамович Рапопорт показал, что низкие концентрации ПАБК способны активировать большой спектр полезных для организма биологических процессов на фенотипическом уровне. Начал эти исследования Иосиф Абрамович на дрозофиле в 1939 г. («Фенотипический анализ независимой и зависимой дифференцировки», вышла эта работа в 1948 г.). С середины 70-х годов он возобновил лабораторные исследования, а в начале 80-х стал внедрять ПАБК в практику сельского хозяйства («Значение генетически активных соединений в фенотипической реализации признаков и свойств». – М., «Наука», 1987).

Иосиф Абрамович сам поехал в Новочебоксарский химический комбинат и убедил там, что следует наладить промышленный синтез ПАБК. Поскольку, как обычно, начальствующие сверху чиновники были непробиваемы даже для Иосифа Абрамовича, ему пришлось пойти в обход и наладить работу, не опираясь на указание министерства.

ПАБК по описанию Иосифа Абрамовича является активатором фенотипической активности и повышает иммунитет, обладает вирулицидным и антимикробным действием, является биоксидным действием. Для внедрения в медицину ПАБК может быть рекомендована, поскольку ускоряет заживление роговичных и кожных ран. Без сомнения спектр действия ПАБК может быть расширен.

Последняя встреча с Иосифом Абрамовичем Рапопортом

Последняя моя встреча с Иосифом Абрамовичем произошла в чрезвычайно торжественно обстановке: в зале заседаний Президиума Верховного Совета СССР в Кремле 26 ноября 1990 г.

Совершенно неожиданно оставшихся в живых морганистов-менделистов решили наградить правительственными наградами. Мотивировка была та, что правительство кается, что несправедливо была в своё время уничтожена генетика Советского Союза. Мне всё это казалось ненужным, никаких извинений от правительства я не ждала. Признаний и утверждений, что я генетик, – тем более. Я всегда знала, что занимаюсь генетикой, потому что это моя специальность, которую я люблю, независимо от того, кто стоит во главе правительства.

То, что дали звание Героя Социалистического Труда И. А. Рапопорту, Н. П. Дубинину, В. А. Струнникову, В. С. Кирпичникову, Ю. И. Полянскому, А. Л. Тахтаджяну – это правильно и хорошо, только нужно было наградить их раньше. Они действительно Герои.

Я получила орден Трудового Красного Знамени – мне нравится его название. Но я вначале отнюдь не была польщена, да и в моём институте меня никто, кроме О. Г. Газенко и милого В. В. Богомолова, не поздравил. Я тогда думала: «Лучше бы часы подарили, чем орден». Сейчас я считаю по-другому. Мне мой орден дорог, тем более, что он один из последних из серии орденов Советского Союза. Вскоре великая страна распалась.

Всё действо по награждению было действительно занимательно. Нас – старикашек созвали в Кремль, причём у Спасской башни долго проверяли паспорта. В зале каждый занял место, где хотел, впрочем, те, кто был специально приглашён, но не награждался, были на других местах. Во главе стола воздвигались высокие и плотные Г. И. Марчук, который в то время был Президентом АН СССР, и Н. Н. Воронцов (ныне покойный, а тогда председатель Государственного комитета по охране природы). Они начали по очереди нас поздравлять, но тут вдруг пространство между ними расширилось, и в освободившемся между ними промежутке возник М. С. Горбачёв. Он начал говорить: «Здесь присутствует то самое поколение учёных, которые многое испытали, многое сделали для того, чтобы этот день наступил… Время каждый раз подбрасывает нам такие этапы, такие периоды, которые проверяют, чего мы вообще стоим». Закончил он тем, что сказал: «Спасибо Вам». Он ушёл так же быстро, как и появился. Затем нас стали вызывать по очереди, вручали ордена и медали, а мы подходили к микрофону и говорили речи.

Я тоже наполнилась пафосом и чрезвычайно звонко произнесла следующее: «Когда я узнала о награждении, меня это очень удивило потому, что нельзя награждать за то, что ты не убил, не украл, не изменил своей науке. Конечно, минуло бесконечно трудное число лет отторжения от собственного дела, мелочного и отвратительного унижения. Но ведь это как у кого сложится жизнь.

Было поколение трагическое: Н. И. Вавилов, Г. А. Левитский, Г. Д. Карпеченко и другие, кого умертвили. Но в это же поколение генетиков с трагической судьбой нужно отнести и тех, кого измолотили в чудовищной мясорубке в разгар их плодотворной деятельности – И. И. Шмальгаузена, Л. Н. Делоне, М. С. Навашина… Было и поколение победителей: Н. П. Дубинин, И. А. Рапопорт, В. А. Струнников… Но было и “пропущенное” поколение, это моё поколение: Э. А. Абелева, Т. П. Петровская, Т. И. Кантор… Мы успели выучить генетику, стать генетиками, но были сразу лишены нашей работы на целых 10 лет.

	Иосиф Абрамович Рапопорт

О чём имеет смысл сейчас говорить помимо материальных затрат, которые, без сомнения, нужны науке? Надо говорить о том, что мы воспитывались нонконформистами и, если посчитать, сколько конформистов было тогда и теперь, то, к сожалению, нынешнее время явно проигрывает. Ведь, в конце концов, никто из нас не знал, чем кончатся те протесты, которые были направлены не только против Лысенко, но и против Сталина. Что же было делать? Однако я не уверена, что за это нужно награждать.

Мне ещё хочется сказать: очень грустно, что великолепных морганистов-менделистов нашей страны сумели уничтожить, поклонимся их памяти. (Все встают)». Это напечатано в журнале «Вестник Академии наук СССР» № 2, 3 – 12, 1991 г.

Там же напечатана и речь И. А. Рапопорта. Он говорил очень серьёзно: «Получая эту награду, я хочу сказать, что наш коллектив, очень небольшой, при любой значимой научной работе выясняет, есть ли в ней что-то для внедрения. В результате у нас есть только в области сельского хозяйства шесть внедренческих работ, связанных, главным образом, с генетикой. Начатая ранее работа по созданию сортов принесла сейчас около 120 районированных сортов, из них больше трети – это зерновые. Среди них такие замечательные формы, как сорт пшеницы на Кубани, урожайность которой – 100 ц. с га; сорт подсолнечника, из которого производится оливковое масло. Это приоритетный сорт, его получают у нас сравнительно мало – свыше 100 тысяч центнеров в год, но можно получать гораздо больше. Есть и ряд других очень интересных сортов.

В этих работах мы, контактируя с селекционерами, рассчитываем при организации работ не на одноактность, а на периодичность. Ежегодно мы собираемся, слушаем результаты. Наша страна вносит новое в улучшение сортов. Самым замечательным результатом работы, я считаю, является то, что сейчас есть около десяти индивидуальных по творческому подходу специалистов, работающих с использованием генетики и селекции, которые со временем создадут школы селекции.

Я благодарю сотрудников, с которыми мы ведём эту работу, благодарю друзей селекционеров, работников опытных станций, сельхозинститутов, районных агрономов колхозов и совхозов.

Я вспоминаю о том, что если бы не помощь Семёнова Николая Николаевича, то эта работа не могла быть начата, поскольку через десять лет после сессии ВАСХНИЛ он мне предоставил возможность работать, а тогда я не мог надеяться даже после этого срока длительное время найти работу. Он интересовался работами в сельском хозяйстве, и я особенно рад, что у нас здесь что-то получилось».

Вскоре после нашего награждения, Иосифа Абрамовича Рапопорта не стало. Он скончался 31 декабря 1990 года. Умер Герой войны и Герой труда своей Родины.

* Напр., на сайте, посвященном И. А. Рапопорту: {ссылка www.rapoport-genetika.ru/course/session/?id=68 работать перестала}