Г. В. Гивишвили. ГУМАНИЗМ И ГРАЖДАНСКОЕ ОБЩЕСТВО

Глава V. ГУМАНИЗМ КАК ОБРАЗ ЖИЗНИ

§ 25. Гуманизм, труд и природа

▪ Понятие о труде.
▪ Труд как каторга, обуза и как радость.
▪ Нравственность и безнравственность труда.
▪ Природа – новый объект заботы гуманизма.

Робинзон часто сетовал на то, что большинство изготовленных им вещей, выходили топорными, тяжеловесными и глаз не радовали. Да и времени на них создание приходилось затрачивать уйму. И дело было не только в том, что в детстве и юности никто не учил его секретам мастерства плотника, горшечника или портного. Дело в том, что никому не дано владеть одинаково успешно всеми видами трудовой деятельности. Не только способностей, но и целой человеческой жизни не хватит на обучение многим тысячам профессий, которые существуют в современном цивилизованном обществе. Разделение труда как раз и возникло для того, чтобы не приходилось каждому из нас самостоятельно добывать или изготавливать для себя все необходимое для жизни – от еды и одежды до телефона и телевизора.

Разделение труда – изобретение цивилизации. Охотник первобытного коммунизма был универсалом. Хотел он того или нет, но весь свой более чем скромный скарб он был вынужден производить собственными руками, затрачивая на это массу сил и времени, что было неизбежно ввиду малочисленности семейных общин и кочевого образ жизни.

Зато, с другой стороны, труд в то время был в гораздо большей степени разносторонним, более творческим, а не столь однообразным, как это часто бывает сегодня. Чтобы смастерить далеко бьющий лук, надежное боевое копье, красивую набедренную повязку и любое другое штучное, себе самому предназначенное изделие стоило постараться, поэкспериментировать, прикинуть – что и как можно усовершенствовать, сделать более удобным при пользовании. А поскольку каждый должен был сам позаботиться, чтобы у него под рукой всегда были нужные ему вещи, то никто и не мог принудить его делать то, что ему было не по вкусу. Каждый сам был волен распоряжаться своим временем так, как он считал нужным. Одним словом, труд первобытному охотнику не казался чем-то чуждым, навязанным ему извне.

Неприятности начались, когда человечество было вынуждено перейти от охоты к земледелию. Сезонность сельскохозяйственных работ стала вынуждать земледельца подстраиваться под ритм смены времен года. Необходимость вовремя сеять и, не мешкая собирать урожай, изготавливать всевозможные орудия и хранилища съестных припасов заставляла его, во-первых, впрячься в повседневную, регулярную работу. (Стало невозможным, коли нет настроения, откладывать на завтра то, что полагалось сделать сегодня. Ведь опоздать означало – обречь себя на голодную зиму.)

Во-вторых, следовало подумать и том, чтобы экономить время на изготовление того, без чего не могло обойтись хозяйствование на земле. Уже нельзя было затрачивать на производство, скажем, серпа или плуга столько времени, чтобы его не оставалось на работы с этими серпом или плугом. А так как сельскохозяйственной продукцией можно было прокормить больше ртов, чем охотничьей добычей, то и появились люди, которые стали специализироваться на изготовлении: одни – хозяйственного инвентаря, другие – утвари, третьи – боевого или охотничьего снаряжения, четвертые – всевозможных построек и т. д. Ведь им уже не было необходимости беспокоиться о том, как им самим взрастить, собрать и сохранить урожай. Они могли обменивать услуги или «излишки» продуктов своего труда на необходимые им «излишки» продуктов, произведенных земледельцами.

Назвав эти излишки товаром, стали думать, как совершать обмен между ними «по справедливости». Возникла необходимость найти какого-нибудь универсального посредника, пригодного для всех видов обмена. Сначала такими посредниками служили скот, зерно, соль, шкуры зверей, раковины, куски железа. Они играли роль, которую в наше время отводят деньгам. В конце концов, пришли к выводу, что деньги должны жить долго. Следовательно, они должны были быть металлическими, причем иметь форму дисков – монет, удобных в обращении.

Самым красивым металлом всюду и во все времена считалось золото. К тому же оно было редкостью. Вот и было оно признано олицетворением денег, а золотые монеты стали предметом вожделения многих и многих людей. Тем не менее, как утверждал экономист А. Смит, не на золото или серебро, а только на труд изначально были приобретены все богатства мира. Что же касается труда первых земледельцев и ремесленников, то в нем еще оставалось места творчеству, хотя и его уже поразили явные признаки вырождения.

Таким образом, в цивилизованном обществе человек стал жить не добычей и самостоятельным изготовлением всех необходимых ему для существования предметов и вещей, а обменом излишками своего труда. Само же это общество превратилось, по словам того же А. Смита, в своего рода торговый союз.

Очень скоро, однако, вместе с возникновением и усилением государства и его атрибутов – верховной власти и сословного неравенства, производитель – земледелец и ремесленник потеряли право участвовать в процессе обмена в качестве самостоятельной и независимой стороны. Более того, государство в лице деспота-монарха, превратилось в насильника, обиравшего подданных на том основании, что оно, де, защищает их от «не наших» насильников. (Выражаясь современным языком, оно занялось рэкетом за услуги в виде предоставления «крыши».) Так в традиционных цивилизациях труд основных производителей совершенно перестал быть творческим. Потому как творчество и ярмо на шее – вещи несовместимые.

В Древней Греции отношение к труду изменилось неузнаваемо, за какие-нибудь несколько десятков лет. Вначале только спартанцы позволяли себе смотреть на него как на занятие, достойное рабов. Остальные греки гомеровского периода не гнушались ни физического, ни какого иного труда. Царственный Одиссей даже гордился своим умением косить и пахать. Гесиод воспел труд земледельца в поэме «Труды и дни». Все изменилось разом с победой в греко-персидских войнах, когда в Грецию хлынул поток дешевых рабов – военнопленных.

Моментально возникло мнение, будто свободному греку не пристало заниматься физическим трудом вообще и ремеслами, в особенности. Они, мол, вредят душе и телу. Посему, дескать, их следовало оставлять в удел соотечественникам-метекам и чужеземцам-рабам. Дальше – больше. Дело дошло до того, что на всякую оплачиваемую работу стали смотреть свысока, как на зазорную. В том числе на творчество ваятелей и художников, поэтов и учителей философии, софистов. Вот как получилось, что труд стал презираем.

В свое время свободолюбивым грекам так не понравилось гнуть спины перед своими царями, что они упразднили царскую власть вообще. Теперь они признали справедливым лишать свободы соседей и требовать, чтобы те гнули свои спины на них, обратив побежденных в рабов – человекоподобную скотину. Нарушив золотое правило гуманизма, они превратили человека в товар, в одушевленную машину или движимое имущество. Тем самым, они породили рабство как элемент рыночной экономики. Фактически, они совершили преступление против человечности в отношении иноплеменников.

Отчасти их можно было понять. Ведь рабство – явление не только экономическое и социальное. В еще большей мере оно – понятие психологическое и нравственное. В отличие от греков, например, побежденные персы не видели ничего унизительного в том, чтобы чтить не только царей, но всякую силу, всякую власть вообще. Более того, они даже видели достоинство в том, чтобы нижестоящий на сословной лестнице склонял голову и стоял на коленях перед вышестоящим.

Вот почему, вообще говоря, рабство как состояние духа, породили не греки, а труд, точнее нежелание трудиться самому, но иметь при этом все, чего желает душа и тело. А это стало возможным только с разделением труда и возникновением цивилизации. Следовательно, последняя и есть истинный родитель всех трех видов рабства – насильственного, добровольного и вынужденного.

Насильственное рабство – первенец цивилизации, итог закабаления государством (властью) свободного дотоле земледельца. Оно все еще отравляет жизнь миллионам людей традиционных цивилизаций. Оно есть зло абсолютное.

Вслед за ним появилось рабство добровольное, состоящее на службе у идеи или веры, за которыми стоит социальный инстинкт. Всесильный джинн – обитатель лампы Аладдина не видел ничего зазорного в том, чтобы служить рабом любого ничтожного и слабосильного хозяина лампы. Русские самодержцы именовали себя рабами божьими – каждому свое. Самая редкая, но и самая отталкивающая разновидность зла добровольного рабства проявляется в виде шовинизма, религиозной и идеологической ортодоксии. Нет порока худшего, чем быть рабом агрессивного и злобного фанатизма.

Наконец, третий вид рабства – вынужденный. Он – самый распространенный в цивилизациях западного типа. Ведь огромное большинство людей в них не обладает возможностью содержать себя и свои семьи, не торгуя своим трудом. Одни «продают» свои ноги, другие – руки, третьи – головы. А все вместе образуют свободный рынок спроса и предложения товаров и услуг. Этот рынок делает одно очень важное дело. Он шаг за шагом освобождает человека от выполнения самой тяжелой, грязной, рутинной, но жизненно необходимой работы, ставя на его место машины.

Современная цивилизация медленно, но верно стирает с труда клеймо рабства. Научно-технический прогресс, ведомый гуманизмом, превращает труд из проклятья и каторги в радость и творчество.

Тем самым, гуманизм как бы «реабилитируется» за то, что в свое время допустил возникновение античного рабства. Зло этого вида рабства относительно.

Одно из самых распространенных заблуждений юности состоит в представлении, будто главное из чувств – любовь, а уметь «расслабиться» и повеселиться – первейшее дело. По неопытности молодость не догадывается, что любовь, воспеваемая поэтами и превозносимая всеми видами искусств, к великому сожалению, капризна и может уйти также внезапно, как она и пришла, если ее не укреплять добром, разумом и уважением. Если ее не лелеять и не культивировать, как чудесный цветок.

И дружба – это прекрасное и светлое – чувство также часто не выдерживает испытания временем и различием интересов. И развлечения приедаются тем скорее, чем больше они становятся самоцелью и средством «убивания» времени.

Что же остается человеку, когда любовь остывает, дружба разочаровывает, родительские чувства «иссыхают», а развлечения набивают оскомину? Остаются пустота и скука – докучливые спутники повседневности очень и очень многих людей, тех, кто вовремя не позаботился решить важнейшую, быть может, ключевую задачу всей жизни – найти себя и свой интерес в труде-творчестве. Вот, что не изменяет, не предает, не надоедает и не разочаровывает. Вот, что всегда готово быть чутким, отзывчивым и понятливым «собеседником», надежным деловым партнером. Вот, что разгоняет скуку, заставляет играть всеми цветами радуги тусклое и бесцветное существование, придает ему осмысленность.

Такую возможность предоставляет нам научно-технический прогресс, освобождающий от необходимости затрачивать слишком много усилий и все наше времени на поддержание материальной стороны жизни. Он же, тем самым, дает всем нам шанс посвящать себя творчеству и духовным интересам, были бы разумение, желание и упорство. А так как прогресс этот был инициирован гуманизмом, ему-то мы и должны воздать должное.

Между тем, технический прогресс обвиняют в том, что он разрушает природную среду Земли. В критике этой много справедливого, но много и предвзятого. Человек всегда, сколько он существует, с большим или меньшим размахом эксплуатировал природу. В XIX веке в Китае, еще не вкусившем «запретного плода» научно-технической революции, не оставалось и клочка земли, не обработанной трудолюбивым, но выбивающимся из сил крестьянином. И все равно он жил почти всегда впроголодь, а иногда и умирая с голоду. Но всего каких-то 4 тысячи лет назад на гигантских просторах между Хуанхэ и Сицзяном человек охотился за слоном и носорогом, буйволом и тигром, антилопой и тапиром, скрываясь в джунглях, болотах и зарослях бамбука. То же самое происходило на субконтиненте Индостан, ныне распаханном и перепаханном вдоль и поперек от Инда до Ганга. И сегодняшняя пустыня Междуречья Тигра и Евфрата в древности кишела живностью.

Традиционные цивилизации, остановившиеся в своем культурном и техническом развитии, истребляли окружающий естественный животный и растительный мир, ничуть не задумываясь о последствиях. Вот они и сказались. Экология – наука, которая наконец-то заставила человека и мировое сообщество задуматься над своим поведением по отношению к природе. Только благодаря этой науке человечество впервые осознало, что нельзя быть настолько бездумным и слепым эгоистом, чтобы начисто игнорировать угрозу своему существованию. И вот если раньше под равенством прав гуманизм понимал равенство только между людьми, то теперь он распространяет это право и на природу. Отныне забота о среде обитания, партнерские с ней отношения становятся такой же важной проблемой, как забота о человеческом благополучии. Потому что, как мы теперь знаем, природа так же зависит от нас, как и мы от нее.

Темы для обсуждения

1. Что дает человеку труд?

2. Каким бывает труд?

3. Как менялось со временем содержание труда?

4. Как определяет гуманизм смысл труда?